Происхождений цивилизации

происхождения показывает важный пример применения социумом формы своей

малодифференцированной организации (первобытные вторичные структуры) для

интеграции своего гораздо более дифференцированного состояния,

свойственного цивилизованному обществу разделенного труда.

Последний случай позволяет по–новому взглянуть на общественную природу

той социальной связи в истории, которая представлена в сфере

исторического самосознания цивилизованного человека и выражена в

письменных памятниках исторического содержания. Эта проблема

представляется довольно сложной, поскольку назначение наблюдений, издавна

осуществляемых цивилизованными людьми над своей историей, остается

загадочным, а его понимание — интуитивным.

Первые памятники исторического содержания появляются во время нулевой

династии Египта (3390–3160 до н.э.), однако они еще лишены датировок. От

фараона Хора Ухи (Скорпиона)[111] дошла “палетка городов”, из пиктографии

которой следует, что этот фараон разрушил в Ливии семь городов–крепостей

с указанием их названий. По–видимому, это — древнейшее в истории

сообщение военно-политического свойства. Палетка Хора Нара (Сома) Мера

сообщает о поражении, нанесенном этим фараоном Нижнему Египту (вероятно,

восставшему), а булава того же царя — о захвате (вероятно, в Нижнем

Египте) 400000 быков, 1422000 голов мелкого скота и 120000 пленников. В

период I династии Египта (3160–2930 до н.э.), начиная с Хора Ахи (Бойца)

Мины (3160–3098 до н.э.), появляются памятники, датированные погодно.

Древнейшая египетская летопись была составлена во время V династии

(2563–2423 до н.э.), возможно, при ее третьем царе Нефериркаре Какаи

(Наф–ар–ку–Риа Кукуйа), и дошла в копии XXV династии (715–664 до н.э.),

называемой Палермский камень (с этим памятником связан и ряд фрагментов).

Летоисчисление при первых династиях велось по знаменательным событиям

каждого года, а наименования годов заносились в особые списки, где под

записями каждого года указывался уровень разлива Нила. Такая летопись

составила содержание Палермского камня и была дополнена еще указаниями

фараонов, предшествующих I династии (нулевая династия, нижнеегипетская и,

предположительно, верхнеегипетская династии)[112]. Концепция памятника

(если она была) состоит в демонстрации непрерывности царской власти в

Египте.

В Шумере своеобразная летопись, именуемая “Царский список”, была

составлена при Ур–Намму (2112–2094/93 до н.э., основатель III династии

Ура) и доведена до династии Иссина (2017–1794 до н.э.). Этот памятник

основывался на ряде царских списков местного значения, на датировочных

формулах, аналогичных египетским (с 2500 до н.э. или раньше), на

эпическом и литературном материале. “Царский список” излагает краткую

историю того, как “царственность” (связанная отчасти с гегемонией

конкретной округи в Шумере) переходила из города в город, пока не попала

к Ур-Намму. Цели подобного изложения привели к тому, что некоторые

отчасти синхронные династии оказались размещенными в “Царском списке” в

диахроническом порядке[113]. Иными словами, шумерский “Царский список”

представляет определенную концепцию истории общешумерской царской власти,

а не истории отдельных округ Шумера, представленных в “Царском списке”.

Стремление показать непрерывность общешумерской царской власти, которая в

раннединастический период возникала лишь спорадически и в известной мере,

привело составителя “Списка” к искажению истории. Это показывает, что

“Царский список” не является механической комбинацией сведений, имевшихся

в распоряжении автора, но отражал определенную форму исторического

самосознания.

Шумерский “Царский список” отчасти напоминают древнеегипетские

памятники: Туринский царский список (XVIII династия, 1554–1306 до н.э.,

по хронологии Ю.фон Беккерата), Абидосский царский список (при втором

царе XIX династии Сети I, или Сутайа, 1305–1295 до н.э.) и Саккарский

царский список (Рамсес II, Риа–масэ–са, 1295–1229 до н.э.), концепция

построения которых аналогична летописи Палермского камня. Более поздние

месопотамские источники (“Хроника ранних царей”, Агум III, между 1450 и

1415 до н.э.; “Династическая хроника”, Эриб–Мардук, ок. 770 до н.э.; и

др.) продолжают традицию шумерского “Царского списка”.

Ранние исторические памятники (Палермский камень, некоторые источники

шумерского “Царского списка”) составлялись в качестве сводов погодных

записей, привязанных к правлениям царей. Такой генезис первой

историографии близко напоминает практику составления древних

хозяйственных документов. Шумерские хозяйственные записи

раннединастической эпохи датировались[114], причем эта практика восходила

еще к документам протошумерской иероглифики эпохи Джемдет Наср (3200–2900

до н.э.)[115]. Из практики хозяйственного делопроизводства Пилосского

царства (ок. 1200 до н.э.) известно, что отдельные хозяйственные записи

сводили в более обширные регистрационные тексты (что показано на примере

родства некоторых серий мелких и крупных табличек линейного письма

В)[116]. Подобная практика, вероятно, была типична для древнего

делопроизводства и, учитывая его древность, могла послужить прямым

образцом для составления списков погодных записей.

Складывается следующая картина генезиса древней историографии. Первые

писцы позднеурукской эпохи (3520/2815±85 14С до н.э.) и эпохи нулевой

династии (3390–3160 до н.э.), по–видимому, еще не обладали индивидуальным

самосознанием. Они вели хозяйственные записи и, может быть, сводили их в

обобщенные регистрации. С появлением датированных текстов исторического

содержания (I династия Египта, 3160–2930 до н.э.) практика сведения

отдельных хозяйственных записей воедино была перенесена и на исторические

регистрации, накопление которых совершенно стихийно привело к

возникновению прототипа летописи. Хотелось бы подчеркнуть, что

возникновение древнейшей историографии в этом случае возможно объяснить

без привлечения гипотезы о сознательном изобретении письменной истории,

поскольку время ее зарождения отвечает всего лишь самым первым

проявлениям индивидуального самосознания вообще.

В самом деле, логичнее считать, что поначалу возникла предметная

форма, способная стать содержанием исторического самосознания, т.е.

ранняя историография, а затем работа с этой предметной формой позволила

представителям подразделения умственного труда открыть в ней воплощение

социальной связи в истории. Прямым доказательством этой нашей гипотезе

служит характер периодизации египтянами своей истории. В распоряжении

создателей Палермских анналов были недатированные списки додинастических

верхнеегипетских (предположительно), нижнеегипетских правителей и

общеегипетских фараонов нулевой династии, а также датированные списки

правителей I–IV династий. Критически мыслящий самосознательный историк

современного типа, очевидно, начал бы историю единого Египта с нулевой

династии, представители которой, по Палермскому камню, уже владели обоими

венцами двух египетских царств, хотя и не были датированы. Однако

египетские историографы пошли совсем иным путем. За основателя

общеегипетского государства был признан первый датированный фараон

списков, послуживших основой для Палермской летописи, — Хор Аха Мина,

который выступил основателем I династии манефоновской традиции[117].

Следовательно, историческая концепция древнейших египетских историографов

явилась механическим отражением стихийно сложившихся до них царских

списков, а не результатом критических самосознательных усилий по

осмыслению своей истории. Отсюда следует единственный возможный вывод:

сперва появилась стихийно сложившаяся писаная история, а затем

историческое самосознание, которое, слепо интериоризировав стихийно

сложившийся исторический материал, в дальнейшем исходило из него как из

данности. Содержание исторического самосознания появилось, таким образом,

ранее него (в писаной истории), а затем стало отправной точкой генезиса

исторической самосознательной способности человека. Как можно видеть,

обстоятельства ранней египетской историографии хорошо согласуются с

концепцией Дж.Джейнса о позднем генезисе человеческого самосознания.

В шумерской историографии исходными были памятники, в принципе близкие

египетским: списки правителей, датировочные формулы, эпический материал.

“Царский список” состоит из последовательности местных династий:

легендарных “допотопных” и в основном исторических из городов Киш, Урук,

Ур, Акшак, Умма, Аккаде и др., дополненных династией кутиев. Заканчивался

“Список” поначалу III династией Ура, возглавлявшей государство Шумера и

Аккада (общемесопотамская монархия). Став основой исторического сознания

шумерских историографов, этот материал внушил им определенную

историческую концепцию, существо которой состояло в том, что династии

“Царского списка” были последовательны и обладали сходным государственным

статусом. Конкретнее, эта концепция привела к представлению, что

общешумерская царственность, аналогичная статусу III династии Ура,

последовательно переходила из города в город, от одной династии к другой.

Как и в египетском случае, выросшее из содержания механически

скомпонованного “Царского списка” историческое сознание, точно отражая

“Список”, неточно отразило историческую реальность. Причем составителям

“Царского списка”, наверное, был известен синхронизм двадцать третьего

царя I династии Киша (Аги) и пятого царя I династии Урука (Гильгамеша),

вытекающий из эпоса. Синхронизм означал, что названные династии не могли

быть одинаково последовательными и общешумерскими. Отсюда следует, что

создатели “Царского списка” не обладали критическим историческим

самосознанием и слепо интериоризировали в качестве его основы

подготовительный материал для “Царского списка”. В этом случае можно

видеть параллель генезису исторического самосознания в Египте: наличное

состояние писаной истории формировало начало ее осознания. Сказанное

касается фактологической стороны проблемы. Кроме нее, с ранней

историографией связана своя социально–философская проблематика.

Стержнем ранних исторических памятников, как правило, выступал

перечень правителей. Независимо от своего конкретного происхождения

подобный перечень представлял собой зримое воплощение социальной связи,

которая через вереницу посредников объединяла самых ранних правителей с

позднейшими своими наследниками. Конечными пунктами названных памятников

были династии крупных единых государств (общеегипетское государство,

царство Шумера и Аккада III династии Ура), однако истоки царственности

этих династий восходят к правителям более скромных государственных

образований: в Египте это — нижнеегипетское и, вероятно, верхнеегипетское

царства, а в Шумере — царства отдельных округ.

В ранних исторических памятниках речь идет, таким образом, о том, что

средства социальной интеграции, применявшиеся в малодифференцированном

обществе (например, нижнеегипетском царстве или округе Киша), являются

важнейшим наследием и достоянием, которые более дифференцированное

общество (общеегипетское государство и царство Шумера и Аккада) сохранило

для своей собственной интеграции. Подобная фактическая концепция

раннеисторических памятников отвечает нашим представлениям о природе

наследования социальной связи в истории.

Среди сочинений, посвященных человеческой истории, можно выделить два

основных методологических типа. С одной стороны, начиная с эпохи ранней

цивилизации возникают и получают распространение исторические сочинения

преимущественно описательной направленности. Объяснительная составляющая

таких трудов никогда не выявляет собственно исторических закономерностей

и ограничивается (там, где она есть) исключительно феноменологическим

уровнем: сакральное происхождение царской власти (начиная с шумерского

“Царского списка”), личность как двигатель исторических событий (мотив

появляется в Египте, широко представлен у Геродота и др.).

Другая группа сочинений исторической направленности, напротив,

посвящена главным образом объяснению природы исторического процесса и

отличается целенаправленным поиском исторических закономерностей. Речь

идет о сочинениях философско–исторической традиции, среди создателей

которой можно назвать Н.Макиавелли (1469–1527), Ж.Бодена (1530–1596),

Ф.Бэкона (1561–1626), Дж.Вико (1668–1744), Ж.А.Кондорсэ (1743–1794),

И.Г.Гердера (1744–1803), Г.В.Ф.Гегеля (1770–1831) и др.

Последовательное появление этих двух стадий развития исторической

мысли не представляется случайным при сравнении социально–исторических

обстоятельств их возникновения. В эпоху раннецивилизованных государств

социум поэтапно испытывал нарастание своей социальной дифференциации. В

Египте исторический процесс сопровождался очевидным нарастанием

социальной дифференциации следовавших друг за другом государственных

образований. Он начался с создания двух царств — верхнеегипетского и

нижнеегипетского, которые объединяли локальные социумы основного течения

Нила и его дельты. Это были образования определенной степени социальной

сложности, которая, однако, уступала степени сложности грядущего

общеегипетского государства. Последнее, объединив Верховье и Низовье,

стало гораздо более дифференцированным социальным организмом, состоящим

из хозяйственно обособленных социумов Верховья и Низовья, специфика

которых получила многочисленные отражения в структуре древнеегипетского

общества и его идеологии.

В Шумере наблюдалась довольно близкая картина. В раннединастический

период (2900/2750–2315 до н.э.) страна была разделена на округи, в каждой

из которых имелись свои институты управления. Ранняя царская власть в

Шумере отвечала социальным образованиям слабой степени

дифференцированности. Начиная с династии Аккаде (2316–2137 до н.э., на

определенном этапе — Царство четырех стран света) и III династии Ура

(2112–2003 до н.э., царство Шумера и Аккада) появляются образцы единого

месопотамского государства, несравнимо более дифференцированного по

сравнению с раннединастическими шумерскими округами.

Общество на каждом новом этапе своей дифференциации, внешне

проявляющейся в новых способах его интеграции (два египетских царства —

общеегипетское государство, государства округ Шумера — царства четырех

стран света и Шумера и Аккада, например), переставало быть тождественным

самому себе, с точки зрения внутренней структуры. В этих условиях члены

общества (главным образом, представители подразделения умственного труда)

вставали перед проблемой: что представляет собой их социум, является ли

он органичным продолжением своего менее дифференцированного и, значит,

более социализированного состояния, или он представляет некий новый

общественный организм, адекватность которого человеческому существу зримо

отличается от состояния предшествующей эпохи. Судя по характеру ранних

исторических памятников, их составители видели органичную связь прошлого

менее дифференцированного состояния общества с современным себе более

дифференцированным общественным состоянием. Следовательно, пусть

бессознательно, первые историки отражали то обстоятельство, что архетип

организации прошлой мало дифференцированной жизни по–прежнему применяется

для интеграции нового более дифференцированного общественного состояния.

Эти несколько отвлеченные суждения, неизбежные при социально–философском

анализе, находят вполне конкретные исторические приложения.

Царская власть в двух великих ближневосточных обществах (Египет и

Шумер) отнюдь не была достижением их высокодифференцированных и,

соответственно, интегрированных стадий развития в эпоху общенациональных

государств. Строго говоря, у нас нет никакой уверенности, что царская

власть была органично связана со структурой общенациональных государств.

Их систематические распады (как в Египте, так и в Шумере) показывают, что

дело обстояло именно так. В самом деле, царская власть в указанных

странах была органичным достижением локальных, а не общенациональных

государств: она появилась в Нижнеегипетском царстве и в отдельных округах

Шумера (где титулатура далеко не всегда была собственно царской, что в

данном случае не существенно) и изначально не рассчитывалась на более

крупные социальные образования. Тем не менее, общеегипетское и

общешумерские государства использовали древние институты царской власти,

рассчитанные на микросоциумы. Следовательно, египетские и шумерские

макросоциумы использовали для своей интеграции государственные институты,

рожденные предшествующими им микросоциумами. Это, собственно, и означает,

что социум использовал для интеграции своего нового дифференцированного

состояния средства интеграции, рассчитанные на менее дифференцированное

состояние. Как отмечалось выше, всякие более древние институты социальной

интеграции были общеупотребительными в своих малодифференцированных

социумах. Именно это их свойство общеупотребительности и позволяло им

функционировать в более дифференцированных обществах, опередивших в

развитии те условия, которые породили архетипы их интеграции (в данном

случае, царскую власть).

Можно заметить, что средства интеграции, применяемые социумом, нередко

бывали древнее того дифференцированного состояния, которое они были

призваны интегрировать. Так, предметная форма цивилизации (город —

средство коллективного непроизводительного потребления сакрального,

административного, жилищного и фортификационного типа) было древнее

опредмечивающегося ею общества разделенного труда (примеры см. гл. II,

2–3), а царская власть общенациональных государств Египта и Шумера была

древнее этих социальных образований. Причина такого положения вещей

заключалась в том, что архетипы, порожденные менее дифференцированным

обществом, имели более выраженный интегративный характер, что объясняет

их живучесть на более дифференцированной стадии социума.

Ранние историографы, проводя линию родства между современной себе

царской властью и царственностью более древних эпох, не только отражали

реальную социальную связь в истории, но и, ограничиваясь этой социальной

связью, интегрировали осознание своей социальной реальности при помощи

древнего архетипа. Если царственность (во всяком случае, централизованное

правление) была органичным средством отражения целостности локального

общества типа шумерских округ, то применительно к общенациональному

государству это было далеко не так. Царственность общенационального

государства (и Египта, и Шумера) не являлась его порождением, а

наследовалась им из прошлого (отдельная область навязывала свою

царственность всей стране). Следовательно, отражение общенационального

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24