Скоморохи на Древней Руси

Некоторые местные жители с презрением называли этот храм «театром». Так

продолжалось до завоевания Константинополя турками в XV веке. Подобные

представления давались и в других странах, находившихся под византийским

влиянием, например в Малой Азии. Они давались, наверно, и в византийских

колониях на северном побережье Черного моря. Если действительно князь

Владимир Святославич крестился в Корсуни, то он мог там посещать

богослужения и, возможно, видел представления литургических и библейских

драм. Приехав в Киев, Владимир Святославич построил Десятинную церковь,

отличавшуюся великолепием и пышностью. Здесь могли исполняться упомянутые

драмы, в особенности по большим праздникам, например при «великом

освящении», когда, по словам летописей, происходили «радости великие».

Сосуществование мирского и церковного искусств приводило к тому, что

игрища воспринимали черты некоторых христианских обрядов, а христианское

богослужение перенимало известные черты игрищ. Так, в игрищах мы встречаем

эпизод христианских похорон; народное венчание, выражавшееся в передаче

невесты ее отцом жениху и в последующем обведении брачащихся вокруг

домашнего очага или стола, контаминировалось с церковным. В русалиях

изгнание русалки приурочивалось к так называемой «поминальной неделе», к

церковным панихидам по умершим родным и празднованию троицына дня. В то же

время в церковную живопись, вопреки христианской идеологии, входили

светские, мирские сюжеты. Здесь можно встретить сцены придворного быта,

изображения ипподромных ристаний, травли диких зверей, рисунки вьючных

животных, наконец, сцены цирковых представлений.

Культурное развитие России после татаро-монгольского ига

Татарское иго легло на Русь тяжелым бременем. Оно разрушало хозяйство,

задерживало прежде бурное развитие русской общественной и государственной

жизни, оскорбляло национальное чувство, уничтожало культурные ценности. И

все же завоеватели не смогли сломить русский народ. Борьба с угнетателями

стимулировала объединение русских земель вокруг Москвы и формирование

мощного централизованного государства. Благодаря постепенной консолидации

сил русского народа завоевателям был нанесен удар на Куликовом поле в 1380

году. Однако, чтобы окончательно сбросить татарское иго, понадобилось еще

не менее ста лет.

Хозяйство и культура Древней Руси в домонгольский период находились на

высоком уровне. Их возрождение и бурный рост начались к XV веку. Множилось

число городов, увеличивались их размеры, вновь расцветали ремесла и

торговля, развивалась городская культура, росла внутренняя и внешняя

торговля, восстанавливались утраченные международные связи Русского

государства.

Объединение земель вокруг одного центра и развитие торговли

способствовали укреплению самодержавной власти. Это нашло внешнее выражение

в принятии русским великим князем царского титула. Русский царь стал в

известном смысле «наследником» византийских императоров. В публицистических

сочинениях Москва стала именоваться «третьим Римом», а придворный

церемониал принял торжественный, пышный характер. И в жизни русской церкви

наблюдались аналогичные явления. С падением Константинополя высшим

блюстителем восточного (православного) христианства стала русская церковь.

Внешним признаком ее возвышения было введение пышного устава богослужения и

обрядности.

Стремление к роскоши наблюдалось и в быту имущих слоев населения.

Одновременно в искусстве феодальной верхушки развивалась страсть к

«мудрованию», к философствованию, к аллегорическому истолкованию

художественных произведений. У городских масс, наоборот, появляются первые

опыты реалистический трактовки бытовой тематики. Все сильнее проникает в

живопись интерес к быту, жанру, к внутренней жизни человека. Возникает

интерес к эстетическим вопросам, начинаются первые теоретические споры по

вопросам живописного и музыкального искусства. Те же черты характеризуют

развитие литературы. Вспомним, например, такие произведения, как повести «О

путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим», «О новгородском

посаднике Щиле», «О Петре н Февронии». В жанровом отношении эти

произведения еще близки к житиям святых, но строгий житийный чин в них

нарушен бытовыми чертами, В связи с обострением социальной борьбы

литература XV—XVI веков в целом характеризуется заостренной

публицистичностью. Таковы, например, сочинения Максима Грека, Ивана

Пересветова.

Стоглавым собором (1552) было отмечено новое явление и в жизни

скоморохов: они стали объединяться в ватаги, скитаясь по русской земле в

поисках заработка. Это нашло отражение в игре «Скоморохи». Имея в виду, что

словом «ватага» на нижневолжском плесе до сих пор называют артели, можно

полагать, что в XVI веке скоморохи образовывали артели наподобие украинских

певческих «гуртов» или объединений узбекских масхарабозов (те и другие, как

известно, имели цеховое устройство). В XVI веке скоморохи, как и прочие

ремесленники, селились селами, которые получали такие названия, как,

например, «Скоморохово», а также в городских слободах. Так, в четырех

новгородских пятинах - Деревской, Водской, Шелонской и Бежецкой - было

двадцать девять селений с названием «Скоморохово». На протяжении от

Ярославля до Вязьмы было шесть таких селений. В одной Деревской пятине

таких селений было двадцать одно. Что касается городов, то, например, в

Новгороде скоморохи жили преимущественно в Загородном и Гончарском концах,

на Ростокиной и Яновой улицах, в Лагощинском Заполье, Добрыне и на

Варяжской улице. Образуется сословие городских оседлых скоморохов. Оседание

скоморохов вызывалось, несомненно, усилившимся спросом на их искусство в

городах. К XVI веку относятся документы, свидетельствующие и о том, что

искусство служило скоморохам источником заработка: они выступали «выгоды

ради», получали «мзду», «гудочную плату».

Можно думать, что объединение скоморохов в ватаги послужило

благоприятной почвой для создания народных драм с большим числом

действующих лиц, то есть драм больших жанров. Кроме того, скоморохи по-

прежнему участвуют в игрищах и народных бытовых обрядах. Так, «Слово о

житии святого Нифонта» (XV век) говорит об участии скоморохов в русалиях. И

в XVI веке документы указывают на их участие в поминальных обрядах. В

субботу перед троицей «по селом и по погостом сходятся мужи и жены на

жальниках и плачутся по гробом умерших с великим воплем и, егда скомрахи

учнут играти во всякие бесовские и они от плача преставше, начнут скакати и

плясати и в долони бити, и песни сотонинские пети...».

Свадебное игрище переросло в обряд и стало развиваться двумя путями. С

одной стороны, в великокняжеском, царском, боярском быту складывался

торжественный обряд, следовавший церковному чину, насыщенный религиозным

содержанием, хотя и хранивший элементы народного быта (из летописных

описаний великокняжеских и царских свадеб XVI—XVII веков видно, что в них

участвовали свахи, тысяцкие, дружки, поезжане, говорились обрядовые речи,

молодых обсыпали хмелем, кормили кашей, водили в мыльню, сторожили с мечом

и саблей наголо и пр.). С другой же стороны, в народное свадебное игрище

проникали элементы не только церковной обрядности (венчание), но и

церемониала из княжеского быта (жених - князь, невеста - княгиня). Вместе с

тем в народную свадьбу стали входить в качестве своеобразных интермедий

комические сцены дружек, приезжавших за невестой и вступавших в полные

остроумия, но не всегда скромные «перекоры» с ее родней. Эти перекоры

заменили кровавую схватку, имевшую место в старину при умыкании невесты.

Они снимали трагический пафос свадьбы, обмирщали обрядность. Два документа

позволяют считать, что дружками бывали не только товарищи жениха, но и

профессионалы игрищного дела - скоморохи. Так, «Стоглав», ополчаясь против

скоморохов, осуждал обычай, состоявший в том, что «как к церкве венчатися

поедут, священник со крестом будет, а пред ним со всеми теми играми

бесовскими рищут». А запретительная грамота 1648 года осуждала «на свадьбах

бесчинства и сквернословия».

Хотя имеющиеся в нашем распоряжении записи текстов относятся к более

позднему времени, тем не менее их система образов восходит к глубокой

старине. Когда дружки приходили за невестой, ее родные спрашивали, какие у

невесты приметы.

Дружка

А наша княгиня молода,

Станом она становита,

Складом она складовита;

Походочка у ней павиная,

Поговорка лебединая.

Она сидит во высоком терему,

Во девьем порядке,

Во бабьей беседке,

В брусовой лавке,

Под белым шатром,

Под колодным окном,

Под белобисерным почелком,

Под шитым браным платьем,

Под белой фатой,

Ручками помахивает,

Головкой покачивает,

Своих родителей почитает,

Нас, молодцов, с пути-дороги ожидает.

Есть ли у вас такие

Княгини молодые?

С развитием товарно-денежных отношений упрочилась купля-продажа

невесты, напоминающая рыночный торг. В связи с этим возникла необходимость

в сватах. В ролях сватов выступали и профессионалы, мастера своего дела —

скоморохи. Их остроумные речи в конце концов закреплялись и становились

традиционными для целой округи. Сцены сватовства также содействовали

обмирщению обряда.

Скомороший характер имели и напутственно-поздравительные тосты-

монологи. Сцена сватовства, перекоры дружек, шуточный тост - все это

противостояло лирико-драматическим плачам невесты и песням ее подруг и

переводило драматический по своему существу свадебный обряд в комедийный

план.

Еще более активным было участие скоморохов в святочных игрищах,

которые давали широкий простор драматическому творчеству. Святки постепенно

превращались в своеобразные «игрищные праздники». Святочные игрища подводят

непосредственно к театру, к комедии: они строятся на развитом действии и

распространенном диалоге, отличаются сатирическим характером, в них ярко

очерчены образы. Некоторые святочные игрища вошли в народные драмы в

качестве интермедий. Таковы сценки с покупкой лошади в кукольном театре

Петрушки, старика со старухой и Мацея в вертепной драме и пр. Эти игрища

имели подчас своеобразные «прологи», в которых участники спрашивали у

хозяев разрешения войти в дом и играть «игру», подобно тому как это затем

будет практиковаться при представлении народных драм. Таким образом,

святочные игрища занимают промежуточное положение между собственно игрищами

и народной драмой.

Государство, церковь и скоморохи

Церковь преследовала скоморохов, обращаясь за содействием к светской

власти. Против скоморохов были направлены Жалованная грамота Троице-

Сергиевскому монастырю XV века, Уставная грамота начала XVI века. «Бога

ради, государь, вели их (скоморохов) извести, кое бы их не было в твоем

царстве, и тебе, государю, в великое спасение, аще бесовская игра их не

будет»,— писал царю Ивану IV митрополит Иосаф. Церковь настойчиво ставила

скоморохов в один ряд с носителями языческого мировоззрения - волхвами,

ворожеями, колдунами. Так, в Приговорной грамоте монастырского собора

Троицкой лавры (1555) запрещалось держать в волости скоморохов и волхвов.

В то же время церковь принимала все меры к утверждению своего влияния.

Это нашло, в частности, выражение в развитии литургической драмы. Одни

литургические драмы, как уже было сказано, пришли к нам вместе с

христианством, другие - в XV веке, вместе с вновь принятым торжественным

уставом «великой церкви». На Руси были известны два рода литургических драм

- драмы пасхального цикла (например, «Шествие на осляти» и «Умовение ног»)

и драмы рождественского цикла («Пещное действо»).

«Шествие на осляти» отправлялось в вербное воскресенье (за неделю до

пасхи). После литургии начинался торжественный колокольный перезвон. В

Москве приводили в Кремль осла или белую лошадь под белым покрывалом. При

этом в богослужебный текст вклинивалось пререкание с владельцем осла.

Духовенство выходило на площадь, митрополит (в XVII веке - патриарх)

садился боком в особое седло и брал в правую руку крест, а в левую -

Евангелие. Осла под уздцы обычно вел сам царь или его ближний боярин; царь

бывал в парадном одеянии, в Мономаховой шапке. На крышу одного из домов

специально становился человек, руководивший шествием. Во время процессии по

пути митрополита постилали одежды и бросали зеленеющие ветки вербы. В

1620—1630-х годах это делали специальные люди - «постилальники». Они

снимали с себя красные кафтаны и постилали их на землю под ноги шествующим.

Число постилальников доходило до пятидесяти, а к концу XVII века их было

уже до ста человек. Все шествие в целом также становилось пышнее и

торжественнее. За митрополитом следовал облаченный во все регалии царевич,

далее шло множество бояр; шествие замыкал народ. Процессия направлялась из

Кремля к храму Василия Блаженного, где совершалась краткая служба, а затем

возвращалась в Кремль. В последний раз «Шествие на осляти» происходило при

царях Петре и Иоанне Алексеевичах, которым патриарх и уплатил за это по 500

ефимков. «Шествие» устраивалось и в других митрополичьих городах. Как

видно, кроме целей религиозных «Шествие на осляти» имело цели политические,

а именно публично декларировало превосходство духовной власти над светской.

На четвертый день после «Шествия», в четверг на страстной неделе,

исполнялось «Умовение ног». Эта литургическая драма входила в состав

богослужения еще в Х веке, в ней митрополит вместе со священниками

воспроизводил сцену «Тайной вечери». Священники, числом двенадцать, взойдя

на особо для этих случаев сооружаемое посреди церкви возвышение, садились

по шестеро с каждой стороны помоста. Далее шла инсценировка евангельского

текста: архиерей вставал, снимал облачение и, налив воды в таз, который

несли перед ним, омывал, а затем утирал ноги священникам. Каждый из

священников в знак благодарности целовал ему руку. Наконец он подходил к

тому священнику, который изображал Симона-Петра. Начинался диалог, в

котором архиерей произносил слова Христа, священник - слова Симона-Петра.

Последний отказывался дать омыть себе ноги; архиерей настаивал, говоря, что

в противном случае он не будет иметь «части», то есть связи, с ним, с

Христом. Тогда священник просил омыть ему и руки и голову; архиерей

отвечал, намекая на Иуду Искариотского: «Измовенный не требует, токмо нози

умыти: есть бо весь чист, и вы чисти есте, но не вси». Затем архиерей

омывал Симону-Петру ноги и всходил на свое место. Интересно заметить, что в

одной из рукописей чин описанного действа комментируется гораздо живее, по

всем правилам сценических ремарок. Это касается в особенности Симона-Петра.

Но самой драматически развитой и наиболее театральной из всех

литургических драм было «Пещное действо», являвшееся инсценировкой

библейского сказания о трех отроках: Анании, Азарин и Мисаиле. Оно

отправлялось 17 декабря (перед рождеством). На Руси «Пещное действо»

исполнялось, по-видимому, еще в XI веке. Но нам известен чин лишь XVI века,

поскольку в древнейшем из найденных у нас списке действа многолетствуется

князь Василий Иванович (1505—1533).

Сохранились две отличающиеся друг от друга редакции «Пещного действа»

- XVI и XVII веков. Если литургические драмы обычно ограничивались

инсценировкой евангельских текстов и содержащихся в них диалогов, то в

редакции XVII века было несколько вставных диалогических жанровых сцен,

исполнявшихся не на церковнославянском, а на русском бытовом языке. В них

явственно проступает воздействие устной народной драмы. Можно полагать, что

эти диалоги вели скоморохи.

В субботу против царских врат ставилось сооружение, изображавшее «пещь

огненную». На крюк от снятого паникадила вешалось изображение ангела,

которое поднималось и опускалось с помощью веревки, шедшей из алтаря и

перекинутой через блок. В отсутствие молящихся ключарь репетировал спуск

ангела, который должен был находиться в зените над центром печи. Печь была

разделена на две части полом, к которому с одной стороны вели ступеньки. В

верхний ярус входили «младенцы»; в нижнем, непосредственно на церковном

полу, ставился горн с раскаленными угольями.

Действо чина XVI века начиналось с того, что «учитель отроческий» шел

в алтарь, связывал троих отроков полотенцем и передавал «халдеям», которые

вели их к архиерею. Протодьякон зажигал в алтаре свечи и давал их отрокам в

руки. Далее начинался диалог между халдеями:

1-й халдей. То дети царевы, нашему царю не служат, златому телу не

поклоняются.

2-й халдей. И мы ввкинем их в пещь, да станем жечь.

В чине XVII века «Пещное действо» в первой части было осложнено

разработкой вставных диалогов, которые произносили халдеи. Когда халдеи

проводили отроков из алтаря на середину храма к печи, шествие

останавливалось и разыгрывалась такая сцена, отсутствовавшая в чине XVI

века:

1-й халдей (указывая пальмой на пещь, к отрокам). Дети царевы?

2-й халдей. Царевы.

1-й халдей. Видите ли сию пещь, огнем горячу и вельми распаляему?

2-й халдей. А сия пещь уготовася вам на мучение.

А н а н и я. Видим мы пещь сию, но не ужасаемся, есть бо бог наш на небеси,

ему же служим, той силен ияъяти нас от пещи сия.

А з а р и я. И от рук ваших избавить нас.

М и с а й л о. А сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение.

Второй диалог халдеев, предшествующий бросанию отроков в печь, тоже

усложнился, две реплики заменены десятью.

1-й халдей. Товарищ!

2-й халдей. Чево?

1-й халдей. Эти дети царевы?

2 - н халдей. Царевы.

1-й халдей. Нашего царя повеления не слушают?

2-й халдей. Не слушают.

1-й халдей. А златому телу не поклоняются?

2-й халдей. Не поклоняются.

1-й халдей. А мы вкинем их в пещь.

2-й халдей. И начнем их жечь.

Подобные сцены постепенно усложнялись, обогащаясь бытовыми народными

выражениями.

По окончании диалогической сцены между халдеями «учитель отроков»

передавал их халдеям. Первый халдей брал Ананию под правую руку, второй -

под левую, и они вели его в печь. После этого второй халдей обращался к

Азарии и со словами: «А ты, Азария, чего стал, - и тебе у нас то же будет!»

- Азарию и Мисаила вводили в печь. Тогда приносили горн с горящими угольями

и ставили его под печь. Отроки и протодьякон пели стихиры, а халдеи,

получив от «певчего диакона» свечи и «трубки с плавучею травою», ходили

вокруг печи, бросали траву в горн; она вспыхивала ярким пламенем. Во время

Страницы: 1, 2, 3, 4