Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

съ мужи своими, глаголюще: «дай намъ сына своего Святослава, а

брата твоего Святослава Олговича не хощемъ, и уже выгнахомъ его

изъ Новагорода съ княжениа»”.[193] По мнению Н. И. Костомарова,

“Всеволод киевский интриговал против брата и послал в Новгород

своих приближенных – настраивать новгородцев, чтоб они просили себе

в князья его сына. Интрига прошла удачно”.[194] Рассматривая

версию, представленную новгородским летописцем, В. Л. Янин делает

следующее заключение: “Спустя каких-нибудь три года после восстания

1136 г. практически возрождается старая схема взаимоотношений с

великокняжеской властью: новгородский князь Святослав – родной брат

киевского князя и его ближайший союзник. Эта ситуация создает

условия для активного вмешательства великого князя в новгородские

дела, но она также ведет и к обострению антикняжеской

борьбы”.[195]

Все это может быть верным только в том случае, если борьба

в 1136 г. велась против института княжения как такового и

достоверной является версия, изложенная в Новгородской Первой

летописи. Если первое никак не просматривается в тех событиях, и

это было показано в первой главе данной работы, то достоверность

слов новгородского летописца ставится под сомнение другими

летописями и им самим. И. Я. Фроянов отмечает, что “новгородский

летописец сгладил острые углы и перенес вину с новгородцев на

Всеволода, изобразив его инициатором смены князей на местном столе,

но тут же проговорился, рассказав о том, как Святослав, «боявъся

новгородьць», бежал «отаи в ноць»”.[196] Действительно Новгородская

Первая летопись гласит: “И яко послаша епископа по сына его и

много лепьшихъ людии, а Святославу реша: «а ты пожиди брата, то

же поидеши»; онъ же убоявъся новгородьць: чи прельстивъше мя

имуть, и бежа отаи въ ноць; Якунъ съ нимь бежа.”[197] Бегство

посадника и его брата Прокопия подтверждают и другие летописи.[198]

Вспоминая, что Якун прекрасно пережил первый уход Святослава,

необходимо признать наличие весомых причин у князя “убояться”

новгородцев. Более того, вслед беглецам была послана погоня.

Относительно погони в источниках разногласий нет, но наиболее полно

ее освещает Никоновская летопись: “Новгородци же гнаша за Якуномъ

и за братомъ его, и сугнавше его на пути, и много бивше, точию

при смерти оставиша его, и обнажиша его всего якоже мати родила

его, и свергоша его съ мосту въ воду; но Богъ смерти не предаде

его, прибреде бо къ брегу, и къ тому не биша его, но взяша у

него тысящу рублевъ, а у брата его пятсотъ рублевъ, и възложиша

на нихъ железа тяжки на руце и на нозе, и послаша их в

заточение в Чюдь. Потомъ же, времени минувъшу, приведе ихъ къ

себе князь великий Юрьи Владимеричь Маномашь въ Суждаль, и жены

ихъ и дети ихъ изъ Новагорода, и держа ихъ у себе въ любви и

в милости. А Новгородци взяша себе изъ Суждаля Судила Нежатича и

Страждтка, иже убо бежали Святослава ради, и Якуна и брата его

ради Прокопия изъ Новагорода, и даша посадничество Судилу

Иванковичю”.[199] Из приведенного отрывка видно, что особое

неудовольствие новгородцев вызывал как раз Якун. Видимо, с него

как члена общины был иной спрос, нежели с пришлого князя.

Совершенно не понятно, почему Н. И. Костомаров решил, что “за

Святославом послали погоню; Святослав убежал от погони; поймали на

дороге бежавшего за ним вслед посадника Якуна с товарищами”.[200]

Из летописей никак не следует, что погоню посылали за князем и,

кроме того, что Якун бежал вместе с князем. Возможно организация

побега князя было делом его рук.

Между тем Юрий Долгорукий вновь выступил как третья сторона.

У него явно были хорошие отношения с Якуном в бытность сына

новгородским князем. Но и с “оппозицией” у Юрия были отличные

отношения, если у него поочередно находили защиту представители

разных сторон. В этом свете вызывает определенные сомнения

утверждение А. В. Петрова относительно того, что именно Якун “послал

за своим союзником Святославом Ольговичем” в 1139 г.[201] Во-

первых, источники не дают оснований утверждать, что это была

именно его инициатива. Учитывая сложность и растянутость во времени

процесса второго призвания Святослава, сомнительно, что он был в

силах по своему усмотрению манипулировать общественным мнением, да

еще с использованием таких методов как клятва и заложники. Во-

вторых, непонятна степень союзничества Якуна и Святослава в свете

того, что посадник не пострадал после первого ухода Святослава,

хотя политика последнего в Новгороде в первое княжение была едва

ли мягче, чем во второе. Кроме того, совсем не ясна политика

Юрия Долгорукого, сын которого потерял новгородский стол после

отказа новгородцев пойти с ним на Киев, и вот теперь, после

бегства брата киевского князя из Новгорода, он укрывает у себя

человека, мягко говоря, не пошедшего на сотрудничество с ним. Судя

по летописи, как раз киевская сторона не проявила ни малейшей

заботы о судьбе новгородского посадника и его родственников.

Тем временем, по словам новгородского летописца, “разгневася

Всеволодъ, и прия слы вся и епископа и гость. И седеша

новгородци бес князя 9 месяць”.[202] А. В. Петров из этого делает

вывод о том, что гнев Всеволода и задержку им послов вызвали

именно бегство брата и расправа над Якуном.[203] Но и тут

новгородский летописец вновь недоговаривает. Потому вывод А. В.

Петрова представляется преждевременным и неверным. Кроме того, мы

видели, что киевский князь не проявил не малейшей

заинтересованности в судьбе Якуна. Для уточнения вопроса о причине

гнева Всеволода надо обратиться к другим летописям. Дело в том,

что перед тем как разгневаться, киевский князь послал в Новгород

своего сына в соответствии с договоренностью с представителями

города. Сын Всеволода уже миновал Чернигов, когда новое

новгородское посольство пришло в Киев: “Не хощемъ сына твоего

княжити у насъ въ Новегороде, ни брата твоего, ни племяни твоего,

но хощемъ племени Владимера Маномаха княжити у насъ”.[204] Таким

образом, в Новгороде уже успели перемениться настроения. Киевский

же князь имел в своем арсенале довольно ограниченный набор

инструментов воздействия. Он приказал задержать всех представителей

Новгорода, в том числе, купцов. То есть началась блокада.

Отсутствие князя не устраивало новгородцев, и они искали

выход из создавшегося положения. Н. И. Костомаров совершенно верно

описал задачу, которую им следовало решать: “Стали в Новгороде

стараться, как бы обе стороны примирить так, чтоб и киевского

князя больше не раздражать, и Новгород получил бы себе князя из

Мономаховичей по своей воле”.[205] Сначала они “призваша и-Суждаля

Судилу, Нежату, Страшка”. А затем “послаша по Гюргя по князя

Суждалю, и не иде, нъ посла сынъ свои Ростислав, оже оти преже

былъ”. 26 ноября 1141 г. Ростислав пришел в Новгород.[206]

Никоновская летопись дает более полное описание причин, побудивших

новгородцев к таким действиям: “Новгородци не терпяще безо князя

седети, и бысть въ нихъ молва и смущение много, понеже и жито

къ нимъ ни откуду не же идяше, но и купцевъ, ходящихъ изъ

Новагорода въ Русь, повеле князь велики Всеволод Олговичь Киевский

имати и метати въ погребы; и бысть въ Новегороде скорбь

велиа”.[207] Но, несмотря на давление, новгородцы продолжали

сопротивляться воле киевского князя. Ростислав вновь исполнял роль

компромиссного князя. В связи с этим вновь нет причин говорить об

антикняжеской борьбе в Новгороде, так как борьба велась по-

прежнему против определенных персоналий на княжеском столе. Если

вспомнить эпизод, когда новгородцы девять месяцев сидели без князя,

и это подтолкнуло их к усиленным поискам себе князя, то

становится совершенно очевидным тот факт, что вести речь об

антикняжеской борьбе не приходится. Иначе такая борьба носила

странный бесцельный и бессмысленный характер. По словам В. Т.

Пашуто, ”установление республиканского строя не избавило новгородских

бояр от необходимости приглашать в Новгород князей, главным

образом для руководства всеми вооруженными силами для защиты прав

и привилегий местного боярства, ибо классовая борьба не раз

потрясала республику”.[208]

Нам сегодня трудно полностью понять, что подталкивало

новгородцев к обязательному поиску князя, несмотря на то, что

Новгород порой прекрасно обходился и без него. Однако подход В. Т.

Пашуто явно страдает некоторыми перегибами. Так, например, никакой

особой классовой борьбы в рассматриваемом периоде нам пока

обнаружить не удалось. Возможно, в значительной степени движущие

мотивы лежали в сфере бессознательного, или, говоря по другому, в

особенностях ментальности. Как писал Н. И. Костомаров, “по понятиям

века, казалось невозможным сидеть без князя”.[209] Конечно, нельзя

отодвигать на второй план такие факторы, как блокаду, но

сомнительно, что возможна ситуация, когда действовал бы какой-то

фактор в чистом виде. Только переплетение ряда разноплоскостных

факторов в реальной жизни дают тот или иной результат. По мнению

Е. Ф. Шмурло “для новгородцев князь - неизбежное зло.” Он был

необходим как военачальник, судья и защитник торговли, но для

населения он был чужой.[210] Кроме того, в рассмотренной ситуации

не видно и возрождения системы взаимоотношений с великокняжеской

властью, существовавшей до 30-х гг. XII в. Следует полностью

согласиться с О. В. Мартышиным в отношении того, что “княжеская

власть была необходимостью для Новгорода. Новгородцы настаивали не

на упразднении ее, а на свободном избрании и изгнании князя, на

превращении его в должностное лицо”.[211]

Новгородцы изъявили желание принять от киевского князя его

шурина, князя Святополка Мстиславича, брата изгнанного в 1136 г.

Всеволода Мстиславича. Ольгович же не хотел “перепустити Новагорода

Володимерь племени”.[212] Едва до новгородцев дошла весть о том,

что Святополк идет к ним, как Ростислав был посажен в “епископль

двор”, где и провел 4 месяца. Только 19 апреля 1142 г., после

прихода в город Святополка, Ростислав был отпущен к отцу.[213]

Таким образом, Всеволод вынужден был пойти на компромисс. По

словам С. М. Соловьева, причина такого решения Новгорода лежала в

том, что “теперь надобно было выбрать из двух одно: удержать сына

Юрьева и войти во вражду с великим князем и Мстиславичами или

принять Святополка и враждовать с одним Юрием”.[214] Возможно,

наиболее точно причину предпочтения новгородцев Ростиславу Святополка

уловил В. Л. Янин: “Наиболее желательным претендентом на

новгородский стол, иными словами, претендентом, пользовавшимся

наиболее полной поддержкой в Новгороде, был родной брат изгнанного

в 1136 г. Всеволода Святополк Мстиславич, преимуществом которого

было изгойство. В случае его избрания на новгородский стол он мог

бы стать князем, независимым от Киева и сильного Суздаля”.[215]

И. Я. Фроянов, придерживаясь аналогичной точки зрения, уточняет:

“Приняв это наблюдение В. Л. Янина, подчеркнем, что оно как раз и

опровергает мысль о «партийных» пружинах действия механизма смены

князей в Новгороде, указывая на общие интересы новгородской общины

как главный рычаг княжеских переворотов в волховской столице”.[216]

Следует заметить, что это уточнение весьма спорно. Новгородские

“партии” вовсе не обязательно должны были жаждать опеки Киева или

Суздаля. Кроме того, говоря о партиях в Новгороде тех времен,

надо понимать, что “в Новгороде шли бесконечные распри из-за

влияния в городе, из-за прибыльных должностей между крупнейшими

боярскими кланами, опиравшимися на поддержку своих улиц и

концов”.[217] Точно также новгородская община вполне могла

испытывать определенную симпатию суздальскому или киевскому князю.

Просто такая симпатия была явлением временным, что вполне нормально

и обуславливалось определенными обстоятельствами в каждом конкретном

случае. Более того, мы уже дважды видели, как в тяжелой ситуации

такие симпатии приводили на новгородский княжеский стол Ростислава.

А. В. Петров также склоняется к той точке зрения, что причиной

посажения новгородцами у себя Святополка было его изгойство. Кроме

того, “определенную роль здесь, вероятно, сыграло и то

обстоятельство, что владыка Нифонт был активным сторонником

Мстиславичей”.[218] Надо отметить, что Нифонт мог продвигать эту

идею во время посольства, но влияние на выбор между сидящим уже

Ростиславом и подошедшим Святополком он вряд ли мог оказать хотя

бы потому, что был в тот момент в составе отпущенного первого

посольства.

Святополку Мстиславичу суждено было находиться у власти в

Новгороде до 1148 г. “Тои же осени присла Изяслав ис Кыева сына

своего Ярослава, и прияша новгородьци, а Святопълка выведе злобы

его ради и дасть ему Володимирь”.[219] Характер “злобы” Святополка

нам вновь не известен. Вполне вероятно, что это уже стало

ритуальной характеристикой князей, покидавших новгородский княжеский

стол не по своей воле. Очевидно, у Святополка и новгородцев не

было особых причин полюбить друг друга. К этому времени у

Новгорода уже явно сложилась слава беспокойного города. С другой

стороны, правление Святополка в целом новгородцев устраивало, так

как “злобу” его они терпели шесть лет. Более вероятная причина

смены князя в 1148 г., на наш взгляд, кроется во внешнеполитической

ситуации и взаимоотношениях Новгорода с Юрием Долгоруким. Это

время характеризуется чередой прямых и косвенных конфликтов Юрия

Долгорукого и Киева.[220] Кроме того, отсутствовал мир у Юрия и

Новгорода. В 1148 г. новгородский архиепископ Нифонт ходил в

Суздаль, пытаясь заключить мир с суздальским князем. Однако,

несмотря на теплый прием “съ любъвью” главной цели достигнуть ему

не удалось.[221] По мнению С. М. Соловьева, причина перемены на

новгородском столе как раз и заключалась в том, что “Изяслав

вывел Святополка за то, что тот позволил новгородцам без его

ведома сноситься с Юрием о мире”.[222] С одной стороны, Юрий,

видимо, не забыл двойного изгнания Ростислава, а с другой - видел

в Святополке сторонника киевского князя.

Источники не позволяют понять, в чем конкретно была причина

отказа Юрия заключить мир с Новгородом. Однако такую причину

приводит В. Н. Татищев, который, возможно, имел в своем распоряжении

какую-то дополнительную информацию: “А о мире договориться не

могли, понеже Юрий требовал, чтоб новгородцы ему ротою

обсченародною утвердили, дабы им, взяв сына его на княжение, и

впредь, кроме того наследников, не принимать. А новгородцы в том

стояли, что они Владимиру, отцу его, и потом старейшему брату его

Мстиславу о наследниках его роту дали и пременить без тяжкого

греха не могут; наипаче же, что Новгород издревле принадлежит

великому князю, и если Юрий будет на великом княжении в Киеве,

тогда будет и Новгород в его воли, кого хочет, того им

даст”.[223] Трудно оценивать достоверность этих сведений, но если

они верны, то все рассуждения о конце зависимости новгородского

стола от Киева в 1136-1137 гг. теряют всякий смысл. В таком

случае все перемены во внутренней политике Новгорода в

рассматриваемый период полностью являлись следствием перемен в

общерусской политике. И в первую очередь это связано с тем, что

“сильно бо възмялася вся земля Русская”, о чем новгородский

летописец сообщал в 1135 г.[224]

Как мы помним, конфронтация с соседями для Новгорода всегда

имела, прежде всего, экономические последствия. Именно это

обстоятельство заставляло новгородцев тем или иным способом

улаживать ситуацию. В данном случае мировая не получилась. Стало

очевидным, что Киев и Новгород являются потенциальными партнерами.

Но Святополк не устраивал как союзник своего брата Изяслава.

Исходя из вышеприведенного обоснования его посажения на новгородский

стол, следует, что он должен был проявлять определенную

самостоятельность от Киева. Это обстоятельство не могло нравиться

Изяславу. Вследствие всего вышеизложенного сложилась идеальная

ситуация для бесшумной смены князя в Новгороде. Новгородцы

нуждались в союзнике против Суздаля, и сын киевского князя стал

гарантом этого союза. Святополк за сговорчивость получил Владимир и

избавился тем самым от весьма беспокойных подопечных. Киев получил

союзника против Суздаля и одновременно усилил свое влияние на

Новгород. Зимой того же года все это вылилось в успешный

совместный новгородско-киевский поход на Юрия Долгорукого.[225] Таким

образом, смена князя в Новгороде 1148 г. стала чисто техническим

мероприятием, вызванным геополитическими обстоятельствами.

Сложившаяся ситуация сохранялась шесть лет. 26 марта 1154 г.

“изгнаша новъгородици князя Ярослава и въведоша Ростислава, сына

Мьстиславля, априля въ 17”.[226] Последний приходился братом

выведенному в 1148 г. из Новгорода Святополку и киевскому князю

Изяславу. Просидев, как и дядя, шесть лет в Новгороде, Ярослав

был изгнан. Однако причина изгнания вновь никак не описывается.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11