Свобода и счастье человека

источником некоего скрытого удовлетворения; а если так, то в чем состоит

его сущность?

Что пробуждает в людях ненасытную жажду власти? Сила их жизненной энергии

или, наоборот, слабость и неспособность жить независимо от других? Какие

психологические условия способствуют усилению этих стремлений? Какие

социальные условия в свою очередь являются основой для возникновения этих

психологических условий?

Анализ человеческих аспектов свободы и авторитаризма вынуждает нас

рассмотреть ту роль, которую играют психологические факторы в качестве

активных сил процесса общественного развития, а это приводит к проблеме

взаимодействия психологических, экономических и идеологических факторов.

Любая попытка понять ту притягательность, какую имеет фашизм для целых

наций, вынуждает нас признать, роль психологических факторов. Здесь мы

имеем дело с политической системой, которая, по существу, опирается отнюдь

не на рациональные силы человеческого личного интереса. Она пробуждает в

человеке такие дьявольские силы, в существование которых мы вообще не

верили либо считали их давным-давно исчезнувшими.

В течение последних веков общераспространенное мнение о человеке состояло в

том, что человек - разумное существо, деятельность которого определяется

его интересами и способностью поступать в соответствии с ними. Даже авторы

вроде Гоббса, считавшие жажду власти и враждебность движущими силами

человеческого поведения, объясняли наличие этих сил как логический

результат личных интересов. Поскольку люди равны и одинаково стремятся к

счастью, говорили они, а общественного богатства недостаточно, чтобы

удовлетворить в равной степени всех, то неизбежна борьба; люди стремятся к

власти, чтобы обеспечить себе и на будущее все то, что они имеют сегодня.

Но схема Гоббса устарела. Средний класс добивался все больших успехов в

борьбе с властью прежних политических и религиозных владык, человечество

все больше преуспевало в овладении природой. Все прочнее становилось

экономическое положение миллионов людей, и вместе с тем все больше

укреплялась вера в разумность мира и в разумную сущность человека. Темные и

дьявольские силы в человеческой натуре были отосланы к средневековью либо к

еще более отдаленным временам и объяснялись недостатком в те времена знаний

или коварными происками священников и королей.

На те периоды истории оглядывались, как на потухший вулкан, давно уже

неопасный. Все были уверены, что те зловещие силы полностью уничтожены

достижениями современной демократии; мир казался ярким и безопасным, словно

залитые светом улицы современных городов. Войны казались последними

реликтами давних времен; не хватало лишь еще одной, самой последней, чтобы

покончить с ними навсегда. Экономические кризисы считались случайностями,

хотя эти случайности и повторялись регулярно.

Когда фашизм пришел к власти, люди в большинстве своем не были к этому

готовы. Ни теоретически, ни практически. Они были не в состоянии поверить,

что человек может проявить такую предрасположенность к злу, такую жажду

власти, пренебрежение к правам слабых - и такое стремление к подчинению.

Лишь немногие слышали клокотание вулкана перед извержением. Благодушный

оптимизм XIX века потревожили - с очень разных позиций - Ницше и Маркс;

несколько позже прозвучало предостережение Фрейда. По сути дела, Фрейд и

его ученики имели лишь очень наивное представление о процессах,

происходящих в обществе; большинство его попыток приложения психологии к

социальным проблемам вело к ошибочным построениям; но, посвящая свои

интересы исследованию индивидуальных психических и умственных расстройств,

он вел нас на вершину вулкана и заставлял смотреть в бурлящий кратер.

Никто до Фрейда не уделял такого внимания наблюдению и изучению

иррациональных, подсознательных сил, в значительной мере определяющих

человеческое поведение. Он и его последователи в современной психологии не

только открыли подсознательный пласт в человеческой психике - само

существование которого отрицалось рационалистами, - но и показали, что эти

иррациональные явления подчиняются определенным законам и потому их можно

вполне рационально объяснить. Он научил нас понимать язык снов и

соматических симптомов, язык несообразностей в человеческом поведении. Он

открыл, что эти несообразности - как и вся структура характера -

представляют собой реакции на воздействия внешнего мира, особенно на те,

которые имели место в раннем детстве.

Но Фрейд был настолько проникнут духом своей культуры, что не смог выйти за

определенные, обусловленные ею границы. Эти границы не позволяли ему понять

даже некоторых его больных и мешали ему разобраться в нормальных людях, а

также в иррациональных явлениях общественной жизни.

Поскольку эта книга подчеркивает роль психологических факторов в общем

процессе общественного развития и поскольку данный анализ основан на

некоторых фундаментальных открытиях Фрейда - в частности, на роли

подсознательных сил в человеческом характере и на зависимости этих сил от

внешних воздействий, - я полагаю, что читателю будет полезно прежде всего

ознакомиться с основными принципами нашего подхода к проблеме и с главными

различиями между этим подходом и классическими концепциями Фрейда (3).

Фрейд принял традиционную установку, противопоставляющую человека и

общество, а также традиционную доктрину о порочности человеческой натуры.

По Фрейду, человек в своей основе антисоциален. Общество должно приручать

его, позволять ему какое-то удовлетворение его биологических - и поэтому

непреодолимых - потребностей; но главная задача общества состоит в очищении

и ограничении основных, низменных импульсов человека. В результате такого

подавления этих импульсов происходит нечто волшебное: подавленные

наклонности превращаются в стремления, имеющие культурную ценность, и таким

образом становятся основой культуры. Этот странный переход от подавленного

состояния к цивилизованному поведению Фрейд обозначил словом "сублимация".

Если степень подавления сильнее способности к сублимации, то индивиды

становятся невротиками и подавление нужно ослабить. Но вообще существует

обратная зависимость между удовлетворением человеческих стремлений и

культурой: чем больше подавление, тем больше достижений культуры (и больше

опасность невротических расстройств). В теории Фрейда отношение индивида к

обществу является, по существу, статичным: индивид остается, в общем, одним

и тем же, изменяясь лишь постольку, поскольку общество усиливает нажим на

его естественные наклонности (тем самым принуждая к большей сублимации)

либо допускает их более полное удовлетворение (тем самым приносит в жертву

культуру).

Фрейд не избежал ошибки своих предшественников, формулировавших так

называемые основные инстинкты человека. Его концепция человеческой натуры

является в основном отражением тех важнейших стремлений, которые

проявляются в современном человеке. В концепции Фрейда индивид его культуры

представляет "человека" вообще; а страсти и тревоги, характерные для

человека в нашем обществе, возводятся в ранг неизменных сил, коренящихся в

биологической природе человека.

Можно привести множество примеров, иллюстрирующих сказанное (например,

рассмотреть социальную основу враждебности в современном человеке, эдипова

комплекса, или так называемого комплекса кастрации у женщин), но я хотел бы

остановиться только на одном, поскольку это важно для всей концепции

человека как существа социального. Фрейд всегда рассматривает человека в

его отношениях с другими, но эти отношения представляются ему аналогичными

тем экономическим отношениям, какие характерны для капиталистического

общества. Каждый работает для себя, сам по себе, на свой риск и -

первоначально - вне сотрудничества с остальными. Но он не Робинзон Крузо;

ему эти остальные необходимы как покупатели, рабочие или работодатели; он

должен покупать и продавать, давать и брать. Эти отношения регулируются

рынком, идет ли речь о товарах или о рабочей силе. Таким образом, индивид,

первоначально одинокий, входит в экономические отношения с другими людьми

для достижения лишь одной цели - продать или купить. Фрейдова концепция

человеческих отношений, по сути, копирует систему отношений экономических.

Индивид является нам с полным набором биологически обусловленных

потребностей, которые должны быть удовлетворены. Чтобы их удовлетворить,

индивид вступает в отношения с другими. Таким образом, другие всегда

являются "объектами", служат лишь средством для достижения цели: для

удовлетворения каких-то стремлений, которые существуют в индивиде до того,

как он вошел в контакт с другими. Поле человеческих взаимоотношений, по

Фрейду, аналогично рынку; оно определяется обменом удовлетворения

биологических потребностей. При этом связь с другим индивидом всегда

является лишь средством достижения цели, а не целью как таковой.

В противоположность точке зрения Фрейда анализ, предложенный в этой книге,

основан на предположении, что ключевой проблемой психологии является

особого рода связанность индивида с внешним миром, а не удовлетворение или

фрустрация тех или иных человеческих инстинктивных потребностей. Более

того, мы предполагаем, что связь между человеком и обществом не является

статичной. Нельзя представлять дело так, будто, с одной стороны, мы имеем

индивида с определенным набором естественных потребностей, а с другой -

отдельно и независимо от него - общество, которое эти потребности

удовлетворяет или подавляет. Конечно, существуют определенные потребности,

общие для всех, обусловленные природой, - голод, жажда, секс, - но те

стремления, которые приводят к различию человеческих характеров, - любовь

или ненависть, жажда власти или тяга к подчинению, влечение к чувственному

наслаждению или страх перед ним - все они являются продуктами социального

процесса. Самые прекрасные, как и самые уродливые, наклонности человека не

вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы,

а возникают в результате социального процесса формирования личности. Иными

словами, общество осуществляет не только функцию подавления, хотя и эту

тоже, но и функцию созидания личности. Человеческая натура - страсти

человека и тревоги его - это продукт культуры; по сути дела, сам человек -

это самое важное достижение тех беспрерывных человеческих усилий, запись

которых мы называем историей.

Главная задача социальной психологии состоит как раз в том, чтобы понять

процесс формирования человека в ходе истории. Почему происходят изменения в

человеческом характере при переходе от одной исторической эпохи к другой?

Почему дух Возрождения отличается от духа средневековья? Почему

человеческий характер в условиях монополистического капитализма уже не

таков, каким был в XIX веке? Социальная психология должна объяснить, почему

возникают новые способности и новые страсти, хорошие и дурные. Так,

например, мы обнаруживаем, что с эпохи Возрождения и до наших дней люди

преисполнены пылким стремлением к славе. Это стремление, которое кажется

столь естественным, было совсем нехарактерно для человека средневекового

общества '. За тот же период в людях развилось осознание красоты природы,

которого прежде просто не существовало (4) . В странах Северной Европы

начиная с XVI века в людях развилась неуемная страсть к труду, которой до

того не было у свободного человека.

Но не только люди создаются историей - история создается людьми. Разрешение

этого кажущегося противоречия и составляет задачу социальной психологии (5)

. Она должна показать не только, как новые страсти, стремления и заботы

возникают в результате социальных процессов, но и как человеческая энергия,

в этих специфических формах ее проявления, в свою очередь становится

активной силой, формирующей эти социальные процессы. Так, например,

стремление к славе и успеху и потребность в труде явились силами, без

которых не мог бы развиться современный капитализм; без этих стимулов никто

не смог бы вести себя в соответствии с экономическими и социальными

требованиями современной торгово-промышленной системы.

Фрейд представлял себе историю как результат действия психических сил, не

подверженных социальному влиянию. Из вышеизложенного ясно, что точка

зрения, представленная в данной работе, отличается от точки зрения Фрейда,

поскольку мы подчеркиваем свое несогласие с его интерпретацией. Вместе с

тем мы подчеркиваем свое несогласие и с теми теориями, которые отрицают

роль человеческого фактора в динамике общественного развития. Это относится

не только к социологическим теориям, которые прямо стремятся убрать из

социологии любые психологические проблемы, - как у Дюркгейма и его школы, -

но и к тем, которые так или иначе связаны с бихевиористской психологией.

Общей ошибкой всех этих теорий является убеждение, что у человеческой

натуры нет своей динамики, что психические изменения можно объяснить лишь

как развитие новых "привычек", возникающих в процессе адаптации к

изменившимся условиям.

Эти теории, якобы признающие психологический фактор, сводят его до уровня

простого отражения определенных стандартов поведения в данном, определенном

обществе. Лишь динамическая психология, основы которой были заложены

Фрейдом, может помочь нам на деле понять человеческий фактор, а не только

признать его на словах. Хотя фиксированной "человеческой природы" не

существует, мы не можем рассматривать человеческую натуру как нечто

беспредельно пластичное; как нечто готовое приспособиться к любым условиям

без развития своей психической изменчивости. Хотя натура человека и

является продуктом исторической эволюции, она включает в себя и

определенные наследственные механизмы, имеет определенные законы;

психология должна эти механизмы и законы раскрыть.

Для полного понимания того, что было сказано до сих пор, и всего того, что

последует ниже, здесь было необходимо определить понятие адаптации.

Одновременно мы покажем, какой смысл вкладывается в понятие психических

механизмов и законов.

Целесообразно различать "статическую" и "динамическую" адаптацию.

Статической мы называем такую адаптацию, при которой характер человека

остается неизменным и лишь появляются какие-то новые привычки, например

переход от китайского способа еды палочками к европейскому - вилкой и

ножом. Китаец, приехав в Америку, приспосабливается к этому новому для него

обычаю, но такая адаптация сама по себе вряд ли приведет к изменению его

личности - ни новых черт характера, ни новых стремлений он не приобретет.

Примером динамической адаптации может послужить такая, когда ребенок

подчиняется строгому, суровому отцу; он слишком боится отца, чтобы

поступать иначе, и становится "послушным". В то время как он

приспосабливается к неизбежной ситуации, в нем что-то происходит. Может

развиться интенсивная враждебность по отношению к отцу, которую он будет

подавлять, ибо не только проявить, но даже осознать ее было бы слишком

опасно. Эта подавленная враждебность - хотя она никак не проявляется -

становится динамическим фактором его характера. Она может усилить страх

ребенка перед отцом и тем самым повести к еще большему подчинению; может

вызвать беспредметный бунт - не против кого-либо конкретно, а против жизни

вообще. Здесь, как и в первом случае, индивид приспосабливается к внешним

условиям, но такое приспособление изменяет его; в нем возникают новые

стремления, новые тревоги. Любой невроз - это пример подобной динамической

адаптации к таким условиям, которые являются для индивида иррациональными -

особенно в раннем детстве - и, вообще говоря, неблагоприятными для роста и

развития ребенка. Аналогично социально-психологические явления,

проявляющиеся у целых общественных групп и сопоставимые с невротическими,

например наличие явно выраженных разрушительных или садистских импульсов,

иллюстрируют динамическую адаптацию к социальным условиям, иррациональным и

вредным для взрослых людей. Почему такие явления нельзя считать

невротическими, мы обсудим позднее.

Кроме вопроса о том, какого рода адаптация имеет место в том или ином

случае, необходимо ответить и на другие вопросы: что именно заставляет

людей приспосабливаться почти к любым, хоть сколь-нибудь приемлемым

условиям жизни и где границы этой приспособляемости? Прежде всего мы

обращаем внимание на то, что одни черты человеческой натуры являются более

гибкими, а другие - менее. Те черты характера, те стремления, которые

отличают людей друг от друга, проявляют чрезвычайно широкую эластичность.

Дружелюбие или враждебность и разрушительность, жажда власти или стремление

к подчинению, отчужденность, тенденция к самовозвеличению, скупость, тяга к

чувственным наслаждениям или страх перед ними - все эти и многие другие

стремления и страхи, которые можно обнаружить в человеке, развиваются как

реакции на определенные условия жизни. Они достаточно устойчивы;

превратившись в черты человеческого характера, они исчезают или

трансформируются в другие побуждения с большим трудом. Но эти же черты

характера являются гибкими в том смысле, что индивиды, особенно в детстве,

развивают ту или иную склонность в соответствии с обстановкой, в которой им

приходится жить. Ни одна из таких склонностей не является изначально

присущей человеку.

В противовес этим приобретенным потребностям существуют и другие,

обусловленные физиологической организацией человека. Утоление голода,

жажды, сон и т.д. - все эти потребности действительно внутренне присущи

природе человека и властно требуют удовлетворения. Для каждой из них

существует определенный порог, за которым неудовлетворенность становится

непереносимой; при переходе этого порога стремление к удовлетворению

потребности становится всепоглощающим. Физиологически обусловленные

потребности можно объединить и определить как потребность самосохранения.

Она составляет такую часть натуры человека, которая требует удовлетворения

при любых условиях и поэтому является первичным мотивом человеческого

поведения. Говоря проще, человек должен иметь возможность спать, есть,

пить, защищать себя от врагов и т.д. Чтобы иметь такую возможность, он

должен трудиться и создавать все для этого. Однако "труд" - это не

абстрактная категория; труд всегда конкретен, это вполне определенная

работа в определенной экономической системе. Крепостной крестьянин в

феодальном хозяйстве, земледелец в индейском пуэбло, независимый

предприниматель в капиталистическом обществе, продавщица универмага,

рабочий у конвейера на заводе - эти различные виды деятельности требуют

совершенно различных характеров и приводят к различным отношениям с

окружающими. Стоит человеку родиться, и он оказывается на уже готовой

сцене. Он должен есть и пить, поэтому должен работать; а условия и способы

его работы детерминированы тем обществом, в котором он родился. Оба фактора

- его потребность жить и социальная система - не могут быть изменены одним,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26