Обман в нашей жизни. Использование индивидуальных личностных особенностей

внезапного появления властителей — призраков, подлинность которых вызывала

сомнения у их современников, а в более поздние времена служила источником

головной боли и горячих споров историков. Наверное, самым первым из

известных науке лжецарей был маг Гаума-та, обманом занявший престол

персидского царя Камбиса. Он выдавал себя за сына Кира и брата персидского

правителя. Как пишет Геродот, этот авантюрист за какую-то провинность в

молодости лишился ушей, и поэтому, став царем Персии, избегал появляться

на людях. Его тайну раскрыла одна из его наложниц, которая ночью по совету

своего отца ощупала голову спящего властелина. Отец девушки возглавил

заговор, в результате которого самозванец был убит.

История Рима, в свою очередь, показывает нам достаточное количество

императоров, самовольно присвоивших себе это почетное звание, наиболее

знаменитыми из которых являются несколько лженеронов. В русской истории

также обнаруживается огромное количество лжецарей:

Лжедмитрии, Лжепетры, Лжеконс-тантины, лжедочери Елизаветы и т. д. А. С.

Пушкин в свое время писал о пяти самозванцах, принимавших имя Лжепетра, а

на сегодняшний день известно около сорока Лжепетров III. Почти все они

выступали против Екатерины II, отобравшей в 1762 году престол у своего

супруга Петра III. Самым известным из них, конечно же, был Емельян

Пугачев. Интересно, что российские лжецари имеют по меньшей мере два

отличительных признака. Во-первых, их больше, чем в других странах, а во-

вторых, основной тип российского самозванца — это человек из народа,

выступающий в интересах низов. Именно таким был бунт Пугачева, который

выдавал себя за супруга царствующей императрицы.

В 1991 году, будучи делегатом Европейского конгресса любителей

фантастики, проходившего в Кракове, я с большим интересом знакомился с

достопримечательностями этого старинного города. На центральной площади

Кракова, напротив древней башни городской ратуши, я обнаружил красивый

четырехэтажный дом, увенчанный замысловатым парапетом в стиле Ренессанса.

Именно в этом доме в 1605 году проживала дочь сандомирского воеводы Марина

Мнишек вместе со своим супругом — русским царем, вошедшим в историю под

именем Лжедмитрий. В отличие от других, менее удачливых претендентов на

русский престол, этому самозванцу удалось какое-то время править нашей

страной.

Происхождение и настоящее имя Лжедмитрия до сих пор окутано покровом

тайны. Версия Годунова о том, что под этим именем скрывался беглый монах

Гришка Отрепьев, была создана только для того, чтобы опорочить претендента

на царский престол, и впоследствии была опровергнута большинством

историков. Беглый монах Гришка Отрепьев и царь Лжедмитрии — два разных

лица. С другой стороны, мало кто верил, что самозванец действительно был

Дмитрием — спасшимся в Угличе от ножа наемного убийцы сыном Ивана

Грозного. Вокруг личности данного человека возникло множество легенд и

предположений, ни одна из которых не давала четкого ответа на все вопросы.

После посещения дома Марины Мнишек в Кракове я заинтересовался этой

историей, весьма скупо освещенной в наших учебниках, и решил узнать

побольше о человеке, обманом захватившем русский трон и ввергнувшем мою

страну в Смутное время. Кое-какие сведения о Лжедмитрии мне удалось

обнаружить в Краковском музее, но самый интересный материал я нашел в

статьях историка В. Русакова, опубликованных в жур-нале «Живописная

Россия» за 1902 год.

Оказывается, существует весьма правдоподобная версия, что Лжедмитрий был

незаконнорожденным сыном польского короля Стефана Батория. В. Русаков

приводит ряд доводов в пользу данной гипотезы. В частности, он ссылается

на С. М. Соловьева, «который полагал, что Самозванец, не будучи настоящим

Дмитрием, все же не был и сознательным обманщиком, но обманут был сам и

верил в свое царственное происхождение, в котором уверили его другие:

бояре и враги Годуновых. Свое мнение Соловьев подкрепил указанием на то,

что если бы Самозванец знал о своем обмане, то не действовал бы с такой

уверенностью в своих правах. Подобное же мнение высказывает и Костомаров.

К их мнению присоединяется и профессор Платонов, принимая за наиболее

верное то, что Лжедмитрий верил в свое царственное происхождение и что он

свое восшествие на престол счи-тал делом вполне справедливым и честным. По

мнению же профессора Голубовского, вся жизнь Лжедмитрия, все его действия,

и как государя, и как человека, свидетельствуют о его искреннем убеждении

в своем царственном происхождении;

он верил, что он царский потомок». Польский историк Александр Гирш-берг

также считает, что самоуверенность Дмитрия могла быть результатом только

глубокого убеждения в его высоком происхождении.

В. Русаков приводит следующую возможную версию событий тех лет.

Лжедмитрий, будучи непризнанным и тайным сыном короля Батория,

воспитывался матерью — дочерью управляющего замком, в которую в свое время

без памяти влюбился король. Мать не чаяла в нем души и, хотя тщательно

скрывала перед ним его происхождение, часто напоминала ему, что он не

простой человек и что в жилах его течет царская кровь. После смерти

короля, а впоследствии и матери мальчик-сирота отправился странствовать по

польской земле, а потом и по России. Во время своих странствований юноша

узнал историю об убийстве в Угличе царевича Дмитрия и о его якобы чудесном

спасении. Ибо в те времена в народе упорно циркулировали слухи, что не

царевич пал от ножа убийц, а вместо него убит другой. Вся эта информация

наложилась на воспоминания детства и туманные намеки матери о более

высоком его предназначении. Возникла мысль: «Не я ли царевич Дмитрий?»

А потом на его беду оказалось, что очень многие люди (от польских панов до

недовольных Годуновым русских бояр) увидели для себя неплохую возможность

погреть рукина этой авантюре и стали разжигать в Самозванце несбыточные

планы возвращения русского престола. Не последнюю роль в этом сыграл и

монах Григорий Отрепьев, имя которого хотели навесить на Лжедмитрия. Эту

версию подтверждает и современник тех событий немец Конрад Буссов, автор

«Летописи московской о важнейших событиях русской истории с 1584 по 1612

годы». Таким образом, психологическая картина обмана видится несколько по-

другому, чем это трактуют учебники истории: это был не обман одним

человеком (Самозванцем) многих, а комбинация спровоцированного рассказами

матери самообмана Лжедмитрия и обмана, сознательно распространяемого

сподвижниками Самозванца, использовавшими его в своих корыстных целях.

ПОЛИТИКА

Упоминаю об этом с единственной целью — предупредить: не верьте ничему

или почти ничему из того, что пишется про внутренние дела в

правительственном лагере. Из каких бы источников ни исходили подобные

сведения, они остаются пропагандой, подчиненной целям той или иной партии,

— иначе сказать, ложью.

Дж. Оруэлл

_В обыденном сознании люден давно уже сформировалось мнение, что политика

— достаточно грязное дело, ибо для достижения своих целей люди, ею

занимающиеся, не брезгуют никакими средствами, среди которых ложь и обман

— еще не самые отвратительные. Если в отношениях между двумя людьми еще

действует английская пословица «Честность — лучшая политика», то, управляя

миллионами, о ней забывают. На это давно обратили внимание мудрецы и

философы. Так, Платон в своем трактате о Совершенном Государстве писал,

что правители его могут «прибегать ко лжи и обману ради пользы тех, кто им

подвластен. Ведь мы уже говорили, что подобные вещи полезны в виде

лечебного средства». \

Позже эту мысль еще четче сформулировал Никколо Макиавелли, от которого

пошло понятие «макиавеллизм». Оно употребляется для характеристики образа

действий человека, принципом поведения которого является использование

любых, в том числе и аморальных, средств (лжи, клеветы, жестокости и т. п.)

для достижения преследуемых им целей. В своем знаменитом трактате «Госу-

дарь» Макиавелли обосновал допустимость игнорирования в политике законов

нравственности во имя великих целей. В арсенал возможных с его точки зрения

средств могут входить «хорошо применяемые жестокости», способность политика

«быть великим притворщиком и лицемером», побеждать врагов «силой и

обманом», умение правителя внушать подданным «любовь и страх», заставить

силой народ верить в то, что не отвечает его убеждениям, и так далее. Он

писал: «Родину надо защищать средствами славными или позорными, лишь бы

защищать ее хорошо».

В XX веке этой концепции придерживался Уинстон Черчилль. Он говорил:

«Политика — не игра. Это серьезное занятие», подтверждая этим, что там не

место сантиментам.

То, что политика построена на лжи и обмане, русские поняли в начале XVIII

века, когда Петр I впервые попытался стать полноправным участником

тогдашней европейской политики. Привыкшие к «честному слову» и верности

взятым на себя обязательствам, петровские дипломаты были поражены

двуличностью и увертливостью европейских государственных деятелей,

поднаторевших за многие века в искусстве политической интриги. Вот как

описывает А. Толстой в романе «Петр I» знакомство русского посольства с

обычаями королевских дворов того времени:

«Таких увертливых людей и лгунов, как при цезарском дворе в Вене,

русские не видали отроду... Петра приняли с почетом, но как частного

человека. Леопольд любезно называл его братом, но с глазу на глаз, и на

свидания приходил инкогнито, по вечерам, в полумаске. Канцлер в разговорах

насчет мира с Турцией во всем соглашался, ничего не отрицал, все обещал,

но когда дело доходило до решения, увертывался, как намыленный».

Вышеприведенная цитата относится к так называемой внешней политике, однако

существует еще политика внутренняя, определяющая взаимоотношения

правительства исвоего народа. Здесь дела обстоят еще более сурово. Со

своими гражданами, как правило, руководство страны поступает более

бесцеремонно, чем с соседними государствами, объясняя это весьма

расплывчатым термином «государственные интересы».

Как говорил Артур Шопенгауэр, «государство — не что иное, как намордник

для усмирения плотоядного животного, называющегося человеком, для придания

ему отчасти травоядного характера».

Правда, при различных формах политического управления жесткость, с

Которой манипулируют людьми, может меняться в значительных пределах. То,

что допустимо в демократических государствах, не разрешается в

тоталитарных.

В 70-е годы в Советском Союзе ходил анекдот:

— В чем сходство и различие конституций СССР и США?

— Они обе гарантируют свободуслова. Но конституция США гарантирует свободу

и после произнесения этого слова.

Каким же образом вождям тоталитарного режима удается держать людей в

повиновении, заставляя их слепо верить в любые, даже бредовые идеи? Для

этого имеется ряд отработанных приемов.

Во-первых, руководство страной с тоталитарным режимом, обманывая людей,

не перестает убеждать их, что говорит только правду. Откройте, к примеру,

статьи и речи Ленина:

«Наша сила в заявлении правды!» «Народу надо говорить правду. Только тогда

у него раскроются глаза, и он научится бороться против неправды».

Звучит прекрасно, не правда ли? Но первое, что сделали большевики после

прихода к власти, — это закрыли практически все оппозиционные газеты и

установили жесткий контроль за печатью. Цензура, более жесткая, чем при

царе, мгновенно душила любые попытки высказать критическую информацию о

правящем режиме. В газетах печаталось только то, что отвечало интересам

Советской власти. И со временем людей приучили мыслить однообразно.

Знаменитый американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн, посетивший в

начале 60-х годов СССР, писал:

«Вот как это делается: начиная с колыбели никому не дают слушать ничего,

кроме официальной версии. Так «pravda» становится для советских детей

«правдой». Тем не менее полностью подавить у людей стремление к правде

властям никогда не удавалось. Люди искали и находили любую возможность

узнать истинное положение вещей. В ход шло все: устная информация в виде

сплетен и слухов, передачи западных радиостанций (которых неимоверно

«глушили» при помощи радиопомех) и самиздатовские книги и журналы.

Постоянное давление цензуры выработало у советских людей привычку читать

«между строк», по крупицам собирая просочившуюся сквозь идеологические

запреты информацию и делая из нее соответствующие выводы.

По этому поводу существовал анекдот:

Один человек поздно вечером звонит своему приятелю и взволнованно шепчет

в трубку:

— Алло, слушай, ты читал сегодняшнюю «Правду»? Там такое написано...

— А что именно?

— Ну, знаешь, это не телефонный разговор...

Во-вторых, чтобы обмануть народ, правители предварительно внушают ему

чувство величия, подобно тому, как рабочего осла или цирковую лошадь

украшают звонкими бубенчиками и красивой сбруей. Лошадь гордится своей

блестящей уздечкой, не понимая, что с помощью этой узды человек может

лучше и надежнее ею управлять. Также и людям постоянно внушалось, что они

соль земли и цвет человечества, чтобы они забыли про свое бедственное

положение.

Немцам в нацистской Германииговорили, что они высшая раса, предназначенная

для управления другими народами, а советским людям внушали, что они

«передовой отряд человечества», зовущий остальные народы к светлому

будущему. Вспомните лозунги недавних лет:

*Да здравствует советский народ — строитель коммунизма!»

«Слава пролетариату — гегемону человечества!»

Ну и песни были соответствующие:

Человек проходит как хозяин Необъятной Родины своей!

И люди действительно порой верили, что это им принадлежат заводы,

фабрики, поля и леса их страны. А ими тем временем бесконтрольно

распоряжалась номенклатурная бюрократическая верхушка.

Исследования психологов показали, что порой свобода тяготит человека.

Всегда гораздо труднее подчиняться внутреннему голосу совести и долга,

нежели мощному давлению свыше. Поэтому для некоторых людей более

приемлемыми кажутся «несвобода» и тоталитаризм, когда кто-то Высший —

вождь, жрец или Бог — решает за них, как надо поступать, снимая тем самым

с души маленького человека тяжелое бремя выбора. Возможно, об этом писал в

одном из своих произведений ленинградский писатель Вячеслав Рыбаков:

И лживы десять заповедей ветхих, И насквозь лживы кодексы морали — Куда

честнее просто прутья клетки, Прожеетор с вышки, пальцы на гашетке. Но

Слов дурман всегда был нужен Стали.

Этими стихами поэт подчеркивает, что даже всесильным диктаторам было

выгоднее обманывать своих подданных, нежели принуждать ихтолько силой. А

Слово — оно не самоценно, а всего лишь инструмент в руках человека —

доброго и правдивого или алого и лживого, для слов это не имеет значения.

Ибо, как писал другой поэт, «словом можно убить, словом можно спасти...»

В политике же слово поворачивается так, как это выгодно властям, причем

это происходит как в тоталитарных режимах, так и в так называемых

демократических. Вспомним 40-е годы, пакт Риббентропа—Мо-лотова, когда

Германия превратилась из врага в друга, а потом наоборот.

Примером из истории «демократического» государства может служить

признание доктора Р. А. Вильсона в предисловии к книге С. Хеллера и Т. Л.

Стила «Монстры и волшебные палочки»:

«Когда я поступил в среднюю школу, самыми плохими парнями в мире были

немцы и японцы, а русские были нашими храбрыми союзниками в борьбе с

фашизмом. Когда я заканчивал среднюю школу, плохими стали русские, а немцы

и японцы стали нашими храбрыми союзниками в борьбе с коммунизмом.

Называйте это обусловленностью или гипнозом, но это подействовало на

большую часть нашего поколения. Один способ мышления был уничтожен, а

новый был впечатан на его место».

Недаром еще Н. А. Бердяев с горечью отмечал, что «в действительности мир

организуется не столько на Истине, сколько на лжи, признанной социально

полезной». -' ' Особую остроту и беззастенчивость ложь приобретает, когда

в качестве своего оправдания она при-водит необходимсть учета «интересов

партии». В книге французского ученого К. Мелитана «Психология лжи»,

изданной еще в 1903 году, говорится:

«Сложная и могущественная страсть, называемая партийностью, является

неистощимым источником всякого рода лжи; мы, французы, слишком хорошо

знаем, в какой ужасной лжи может оказаться виновною та или иная

политическая партия, ставящая свои собственные интересы выше

справедливости».

Прошло два десятилетия — и кровавые события в России показали всему

миру, насколько ужасными могут быть последствия возвышения партийных

интересов над правами и потребностями отдельной личности.

В 1928 году в берлинском эмигрантском журнале «Русский колокол» философ

И. А. Ильин опубликовал статью «Яд партийности», в которой показал, как

принцип партийности постепенно подменяет понятия нравственности, истины,

гуманности.

Как подчеркивал И. А. Ильин, дух политической партийности всегда ядовит

и разлагающ, он создает своего рода массовый психоз. Человек, одержимый

этим психозом, начинает верить в то, что только его партия владеет

истиной, и притом всею истиною и по всем вопросам. Воззрения делаются

плоскими, скудными, трафаретными; люди живут в партийных шорах и видят

только то, что предусмотрено в партийных брошюрах.

Партийные деятели делают ложь своим основным инструментом: заведомо

обманывают избирателей и клевещут на конкурентов и против-ников. Дух

партийности, по словам И. А. Ильина, расшатывает у людей совесть и честь,

и незаметно ведет их на путь продажности и уголовщины, извращая все

мировоззрение человека.' ,

Впрочем, об этом писал еще Мон-тень:

«Общее благо требует, чтобы во имя его шли на предательство, ложь и

беспощадное истребление: предоставим же эту долю людям более послушным и

более гибким».

'Руководство любой страны, как правило, уверяет народ в своем высоком

предназначении. Ведь для того чтобы крепче держать сограждан в

повиновении, нужно по мере сил создавать иллюзию мудрости, честности и

неподкупности начальства. Глупость, взяточничество и некомпетентность

чиновников объявляются исключениями, в то время как еще со времен Петра

Великого эти качества прочно поселились в аппарате власти. Дело в том, что

сама иерархичность системы бюрократии отнюдь не способствует появлению

честного, неподкупного и компетентного чиновника. Такой чиновник, даже

если ненароком и залетит в бюрократическое царство, будет неизбежно

«съеден» более изощренными в интригах и аппаратных играх коллегами.

Как пишет историк В. Ключевский, однажды, выведенный из себя

взяточничеством и продажностью членов тогдашнего Сената, Петр Первый решил

издать указ вешать всякого чиновника, укравшего хотя бы столько, сколько

нужно на покупку веревки. Тогда главный блюститель закона, генерал-прокурор

Ягужин-скип, встал и сказал: «Разве ваше величество хотите царствовать

один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее

другого».

Вот это была самокритика! К сожалению, у наших политиков смелости на

подобные заявления не хватает, и они предпочитают, насколько это возможно,

обманывать общественность, всячески маскируя свои неблаговидные дела,

создавая иллюзию своей честности.

Любая власть строится на насилии. Когда в результате каких-либо социальных

потрясений происходит ее смена, то прорвавшиеся к кормилу правления,

стараясь «навесить всех 'сйбак» на своих предшественников, орычно обвиняют

их в превышении властных полномочии и насилии над обществом.

Однако после кратковременной эйфории, связанной с победой, наступают

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9