Политический конфликт в истории человеческих отношений

уже не желал поручать ему никаких дел и противился его возвышению, Сулла

сблизился с Катулом, товарищем Мария по должности, прекрасным человеком,

хотя и не столь способным полководцем. Пользуясь его доверием в самых

важных и значительных делах, Сулла прославился и вошел в силу. Он покорил

большую часть альпийских варваров, а когда у римлян вышло продовольствие,

принял эту заботу на себя и сумел запасти столько, что воины Катула не

только сами не знали ни в чем нужды, но и смогли поделиться с людьми Мария.

Этим Сулла, по собственным его словам, сильно озлобил Мария.

Между тем вражда Суллы и Мария получала все новую пищу; на этот раз

поводом послужило честолюбие Бокха. Желая польстить римскому народу и в то

же время угодить Сулле, Бокх поставил на Капитолии статуи Победы с трофеями

в руках, а подле них золотое изображение Югурты, которого Бокх передает

Сулле. Когда рассерженный Марий собрался было уничтожить эти изваяния, а

сторонники Суллы готовились встать на его защиту и раздор между

приверженцами того и другого едва не вверг в пламя весь город, тогда-то

разразилась, сдержав на этот раз распрю, давно уже угрожавшая городу

Союзническая война.

Эта война, с ее бедствиями и превратностями судьбы, настолько же

увеличила славу Суллы, несколько отняла ее у Мария. Марий не смог совершить

ничего великого и тем самым доказал, что воинская доблесть нуждается в

цветущем возрасте и силе. И, в конце концов, по причине телесной немощи и

болезни он сложил с себя обязанности полководца. Сулла же замечательными

подвигами стяжал у сограждан славу великого полководца. Уже тогда замышляя

покончить с Марием и считая, что война с союзниками окончена, надеялся

получить командование в войне с Митрадатом. По возвращении Суллы в Рим его

выбрали консулом.

Когда война в Италии близилась к концу и многие в Риме стали искать

расположение народа, чтобы получить командование в войне с Митрадатом,

народный трибун Сульпиций, человек крайне дерзкий, совершенно неожиданно

для сограждан вывел Мария на форум и предложил облечь его консульскими

полномочиями и отправить полководцем против Митридата. Народ разделился:

одни хотели избрать Мария, другие призывали Суллу. Такие распри раздирали

Рим, давно уже больной изнутри, когда Марий, на общую погибель, нашел себе

превосходное орудие — дерзость Сульпиция. Сульпиций не медлил: окружив

себя, словно телохранителями, шестьюстами гражданами из всаднического

сословия, которых он именовал антисенатом, он с оружием в руках напал в

Народном собрании на консулов. Сулла был отведен туда, чтобы обсудить

постановления, которые Сульпиций вынуждал его принять против воли:

мятежники окружили его с обнаженными мечами и заставили пойти в дом Мария,

после чего он вернулся на форум и отменил, как они требовали,

неприсутственные дни. Вышедший победителем Сульпиций добился избрания

Мария, который стал готовиться к походу и отправил двух легатов принять

войско у Суллы. Тот, возмутив воинов (у него было больше тридцати пяти

тысяч тяжеловооруженных пехотинцев), повел их на Рим. Когда в город

ворвался Сулла, Марий после недолгого сопротивления был разгромлен и бежал.

Сулла, созвав сенат, осудил на смерть самого Мария и еще нескольких

человек, в их числе и народного трибуна Сульпиция. За голову Мария Сулла

назначил награду, не обнаружив тем самым ни благоразумия, ни порядочности —

ведь совсем незадолго до того он, придя в дом Мария и сдавшись на его

милость, был отпущен целым и невредимым. Если бы Марий тогда не отпустил

Суллу, а дал Сульпицию расправиться с ним, он остался бы полным хозяином

положения, и все же он Суллу пощадил, а немного спустя, когда Марий сам

оказался в такой же крайности, с ним обошлись совсем по-иному. Сенат втайне

досадовал на это, а народ и на деле дал Сулле почувствовать свою

враждебность и возмущение.

Преследуемый вооруженными всадниками, Марий долго скитался. Но вот из

Италии стали доходить слухи, что Сулла отправился из Рима в Беотию воевать

с полководцами Митридата, а между консулами пошли раздоры, окончившиеся

вооруженной борьбой. В битве Октавий одержал верх и изгнал Цинну,

стремившегося к тирании, и вместо него поставил консулом Корнелия Мерулу;

Цинна же тотчас пошел на них войной, набрав войско в Италии. Марий, узнав

об этом, решил немедленно плыть на родину. Марий захотел присоединиться с

войском к Цинне и послал известие, что готов подчиняться ему, как консулу.

Цинна согласился. И вместе им удалось захватить Рим.

Марий окружил себя стражей из преданных ему рабов, которых он называл

«бардиеями» Многих они убили по приказу или по знаку Мария, а Анхария,

сенатора, и бывшего претора, повалили наземь и пронзили мечами только

потому, что Марий при встрече не ответил на его приветствие. С тех пор это

стало служить как бы условным знаком, всех, кому Марий не отвечал на

приветствие, убивали прямо на улицах. Когда множество граждан было

перебито, Цинна насытился резней и смягчился, но Марий, с каждым днем все

больше распаляясь гневом и жаждой крови, нападал на всех, против кого питал

хоть какое-нибудь подозрение. Между тем, словно переменился ветер, отовсюду

стали приходить известия, что Сулла, завершив войну с Митридатом и отвоевав

провинции, плывет с большим войском на Рим. Это на короткое время

остановило насильников, полагавших, что война вот-вот приблизится к ним, и

дало гражданам передышку в их несказанных бедах. Марий был в седьмой раз

избран консулом. Изнуренный трудами, обремененный заботами, он был уже

слаб; его душа трепетала при мысли о новой войне и новых сражениях, весь

ужас и тягость которых он знал по опыту. Больше всего страшась бессонницы,

Марий предался непристойному в его возрасте пьянству, желая таким способом

призвать сон, избавляющий от забот. Наконец с моря прибыл вестник, и новые

страхи, отягчившие его ужас перед грядущим и отвращение к настоящему,

явились последней каплей, переполнившей чашу.

Марий умер на семнадцатый день своего седьмого консульства. Римом

тотчас овладела огромная радость, все ободрились, избавившись от тяжкой

тирании, но спустя немного дней они узнали, что ими правит новый, уже не

престарелый, а цветущий и сильный деспот — Марий, сын умершего, который,

проявив страшную жестокость и свирепость, умертвил многих знатных и славных

римлян. Сперва его считали воинственным и отважным и называли сыном Ареса,

но затем он делами обнаружил свой нрав, и его прозвали сыном Афродиты.

Осажденный Суллой в Пренесте, он тщетно пытался избежать гибели и после

падения города, оказавшись в безвыходном положении, покончил с собой.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

[pic] [pic]

Петр III и Екатерина II

Императрица Екатерина в позднейшее время охотно вспоминала и в

шутливом тоне говорила о той сравнительно скромной обстановке, при которой

она, бывшая принцесса Ангальт-Цербстская София- Фредерика- Августа,

родилась (21 апреля ст. ст., или 1 мая н. ст., 1729 года) и выросла в

Штетине, как дочь губернатора этого города, принца Христиана-Августа и

принцессы Иоганны-Елизаветы, происходившей из Голштинского дома и бывшей,

таким образом, в довольно близком родстве с великим князем Петром

Феодоровичем.

1 января 1744 года принцесса Иоганна-Елизавета и ее дочь София-

Фредерика-Августа получили письмо с предложением отправиться в Россию. К

этому времени в Москве вопрос о браке наследника Российского престола Петра

Федоровича с Ангальт-Цербской принцессой был решен. Через короткий

промежуток времени Иоганна-Елизавета и ее дочь были уже в Москве, где им

оказали отличавшийся особенной торжественностью прием.

Первое впечатление, произведенное принцессами на императрицу, было

чрезвычайно благоприятно. Из записок Екатерины видно, что она, имея тогда

не более пятнадцати лет, с первой же минуты своего прибывания при Русском

дворе, при всех затруднениях, держала себя осторожно, действовала

осмотрительно и постоянно мечтала о будущем своем величии. Во что бы то ни

стало, она хотела надеть обещанную ей судьбою Русскую корону. Однако

внешняя обстановка, в которой находилась принцесса, была далеко не

благоприятною. Отношение ее к жениху не могли обещать ей счастливого брака.

Она стояла выше Петра, превосходя его и сосредоточенностью характера, и

стремлением к образованию, железною волею и уменьем общаться с людьми.

О своих отношениях к великому князю после своего приезда в Россию

Екатерина пишет: «Казалось, великий князь был рад приезду моей матери и

моему. Мне тогда был пятнадцатый год. В первые дни он был очень

предупредителен ко мне. Уже тогда, в это короткое время, я увидала и

поняла, что он мало ценил народ, над которым ему суждено было царствовать,

что он не любил своих приближенных и что был очень ребячлив. Помню, как,

между прочим, он сказал мне, что ему всего более нравится во мне то, что я

его двоюродная сестра, и что по родству он говорит со мной откровенно;

вслед за тем он мне открылся в своей любви к одной из фрейлин императрицы;

он мне объяснил, что желал бы жениться на ней, но что готов женится на мне,

так как этого желает его тетка».

Отсюда видно какое внимание обращала она с первого времени своего

пребывания в России на свои отношения к народу и к той стране, которая

должна была сделаться для нее второю родиной. Она старалась по возможности

скорее выучиться русскому языку, ознакомиться се началами православного

церковного учения.

28-го июля 1744 года, происходила церемония принятия Екатериною

православия. Мардефельд писал, что она «держала себя как настоящая

героиня». Это свидетельство подтверждается письмами матери и других лиц. И

по случаю принятия православия, и впоследствии, Екатерина своим внешним

благочестием производила обыкновенно глубокое впечатление на публику,

представляя совершенную противоположность Петру III, относившемуся

чрезвычайно небрежно к религозным обязанностям. В своих записках Екатерина

рассказывает, как Петр в первое время брака порицал ее за соблюдение

постов.

Еще до свадьбы отношение Екатерины к жениху становились все более и

более холодными. Петр не любил общества невесты и тещи; между ним и

княгинею Иоганною-Елизаветою происходили иногда шумные сцены; зато он был

счастлив в компании своих придворных лакеев и занимался детскими играми,

между тем как Екатерина чрезвычайно ревностно занималась чтениемъ книг,

которые получала из библиотеки академии наук, и с большим успехом изучала

русский язык.

О своем настроении в то время, когда приближался день свадьбы,

Екатерина рассказывает: «По мере того, как приближался этот день,

меланхолия все более и более овладевала мною. Сердце не предвещало мне

счастия: одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души моей было, не

знаю, что-то такое, ни на минуту не оставлявшее во мне сомнения, что рано

или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русскою

императрицею».

Бракосочетание было совершено 25 августа 1745 года, с чрезвычайным

великолепием.

Однако, уже в первые дни брака будущность являлась ей в довольно

мрачном свете. Она пишет: «Мой любезный супруг решительно не занимался

мною, но все время проводил со своими лакеями, играя в солдаты, экзерцируя

их в своей комнате или переменяя мундиры по двадцати раз на день».

В записках Екатерины сказано: «Я очень хорошо видела, что великий

князь вовсе не любит меня; через две недели после свадьбы, он опять

признался мне в своей страсти к девице Карр, фрейлине императрицы. Графу

Девиеру он сказал, что между этою девушкою и мною не может быть никакого

сравнения. Девиер былъ противного мнения; он на него рассердился за это.

Сцена эта происходила почти в моем присутствии. В самом деле, — рассуждала

я сама с собою — не истребляя в себе нежных чувств к этому человеку,

который так дурно платит за них, я непременно буду несчастлива и измучаюсь

ревностью без всякого толку. Вследствие этого я старалась восторжествовать

над моим самолюбием и изгнать из сердца ревность относительно человека,

который не любит меня; но для того чтобы не ревновать, было одно средство –

не любить его. Если бы он желал быть любимым, то относительно меня это

вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению

моих обязанностей, но для этого мне был нужен муж со здравым смыслом, а мой

его не имел».

Петр ведет себя по-детски и, заставляя Екатерину участвовать в своих

забавах, вызывает ее сильнейшее раздражение. Находясь в постоянном обществе

голштинцев, он быстро пристращается к вину. При таких обстоятельствах

Екатерина, чувствуя себя в полном уединении, находила утешение в книгах.

В своих записках Екатерина упоминает о разных прочитанных ею в то

время книгах; таковы, например, записки Брантома, «История Генриха IV»

Перефикса, «Церковная история» Барония, сочинения Платона и многих других.

Петр же накупил себе немецких книг, но что это были за книги! Часть их

состояла из лютеранских молитвенников, другую составляли юридические

процессы и рассказы о разбойниках, грабившим по большим дорогам повешенных

или колесованных.

Нельзя удивляться тому, что такое успешное развитие ума и способностей

Екатерины доставило ей большое значение при русском дворе; она все более

обращала на себя внимание той «публики», мнением которой, как мы видели,

так дорожила.

И прирожденные способности, и внешние обстоятельства, и личный

интерес, и интересы России заставляли великую княгиню искать для себя

вполне самостоятельного пути, воспользоваться своим положением для

достижения своих целей. При таком различии темпераментов, характеров,

способностей и наклонностей Петра и Екатерины, нельзя удивляться тому, что

история их брака представляет собою целый ряд недоразумений, столкновений;

первоначальная холодность и невнимание превратились в ненависть.

20 сентября 1754 года. Екатерина родила сына Павла. Лишь только его

спеленали, императрица приказала повивальной бабке взять ребенка и

следоватъ за нею. Екатерина видела своего сына чрезвычайно редко. Рождение

его не содействовало сближению великой княгини с супругом.

9 декабря 1758 года Екатерина родила дочь.

Темъ временем разлад между супругами не прекращался. Императрица

была несколько озабочена этим обстоятельством.

Не даром в наказ Чоглокову императрица вменяла ему в обязанность

наблюдать за тем, «чтобы между их императорскими высочествами ни малейшее

несогласие не происходило, наименьше же допускать, чтобы какое преогорчение

вкоренилось».

Измены обоих супругов не могли не содействовать полнейшему разладу

между Петром и Екатериною. Оба они находились в некотором антагонизме с

императрицею. Это обстоятельство не могло, однако, повести к сближению, к

заключению некоторого союза между ними. Петр сильно чувствовал перевес

своей супруги; во многих случаях он доверял ей свои тайны, руководствовался

иногда ее советами. Вообще, однако, при различии нрава и способностей, идти

вместе, опираться друг на друга, было не возможно. Еще во время

царствования императрицы Елизаветы между супругами происходили

столкновения, предвещавшие дальнейшие кризисы в будущем. Об одном подобном

эпизоде, случившемся въ 1755 году, рассказано в записках Екатерины

следующее: «Однажды, после обеда, великий князь явился ко мне в комнату и

стал говорить, что я начинаю быть невыносимо гордою и что он съумеет меня

образумить. Я спрашивала, в чем заключается моя гордость. Он отвечал, что я

хожу чрезчур прямо. Я спрашивала, разве для того, чтобы быть ему

угодною, следуетъ ходить согнувши спину, как рабы Великого Могола. Он

рассердился и сказал, что он непременно меня образумит. «Как же?» -

спросила я. Тогда он прислонился спиною к стене, обнажил до половины шпагу

и показал ее мне. Я спросила его, что это значит; если он вздумал со

мною драться, то мне тоже нужно иметь шпагу. Тут он вложил

полуобнаженную шпагу в ножны и сказал, что я сделалась страшно зла».

Говоря о политической деятельности супругов до 1761 года, нужно

отметить, что Петр не смог образовать для себя какую-нибудь партию или

разыгрывать какую-либо политическую роль. Екатерина, напротив, имела

приверженцев, искала себе союзников, образовала для себя сильную партию.

Очевидно, Екатерина делалась претендентом на престол; она не столько

была советником, сколько соперником мужа.

В 1758 году происходили следствия над Бестужевым и Апраксиным.

Императрица Елизавета узнала о политической деятельности Екатерины. В

соперничестве между Петром и Екатериной, она становится на сторону

последней.

В разных источниках говорится о том, что Елизавета в последнее время

своего царствования мечтала о лишении Петра права престолонаследия, что она

опасалась с его стороны покушения на ее жизнь. Ожидали, что Петр тотчас же

после воцарения удалит Екатерину и Павла и женится на Воронцовой.

Еще до воцарения Петра, с целью устранения его, стали думать о

государственном перевороте. Пока, однако, не было преступлено к действиям.

Воцарение Петра (25 декабря 1761 года) совершилось без всякого препятствия.

К сожалению, мы не имеем подробных сведений об отношениях между

Екатериною и Петром в первое время царствования последнего. Штелин

сообщает, что императрица ежедневно являлась в кабинет государя, но что они

обыкновенно не обедали вместе.

«Екатерина старается нравиться, и употребляет все средства для

достижения этой цели. Во всем этом есть значительная доля самолюбия. К тому

же, она едва ли может забыть, что нынешний император, когда был великим

князем, грозил заключить ее в монастырь, по примеру Петра Великого в

отношении к первой его супруге. Все это, в соединении с ежедневно

повторяющимися оскорблениями, должно произвести в столь умной голове,

какова голова императрицы, сильное брожение; при случае взрыв неминуем».

Несколько недель спустя, Бретель доносил своему двору о чрезвычайном

разстройстве здоровья императрицы и об усиливающемся постоянно антагонизме

между Петром и Екатериною.

Ювелир Позье рассказывает в своих записках о близких сношениях Петра с

Воронцовой, в покоях которой он встретился с государем, а также о ненависти

Петра к Екатерине. Однажды Петр, увидев ювелира на лестнице дворца, спросил

его, откуда он идет. Позье должен был ответить, что был у императрицы. С

злобным выражением лица Петр раз и навсегда запретил ювелиру бывать у

Екатерины.

Ненависть доходила до крайней мелочности. Рассказывали, что Петр

запретил садовнику в Петергофе отпускать императрице те фрукты, которые она

любила.

Следующий эпизод, случивший в мае 1762 года, наделал довольно много

шуму в столице. На торжественном обеде по случаю празднования мира,

заключенного с Пруссией, Петр предложил тост «за здоровье императорской

фамилии». Когда императрица выпила бокал, Петр приказал своему генерал-

адъютанту Гудовичу подойти к ней и спросить, почему она не встала, когда

пила тост. Государыня отвечала, что, так как императорская семья состоит из

ее супруга, сына и ее самой, то она не думает, чтобы это было необходимо.

Гудович, передав этот ответ, был снова послан сказать ей, что она «дура», и

должна бы знать, что двое дядей, принцы Голштинские, также члены

венценосной семьи. Опасаясь впрочем, чтоб Гудович не смягчил выражения,

Петр повторил его громко, так что большая часть общества слышала его.

Екатерина залилась слезами. Происшествие это быстро разнеслось по городу и

по мере того, как Екатерина возбуждала к себе сочувствие и любовь, Петр

глубже и глубже падал в общественном мнении.

Екатерина впоследствии заметила: «У Петра III первым врагом был он

сам: до такой степени все действия его отличались неразумием». Не чая беды,

он находился на краю бездны. По свидетельству одного современника, все

русские, за исключениемъ разве какого-нибудь десятка царедворцев, желали

перемены на престоле».

Многие современники были убеждены в том, что Петр хотел развестись с

Екатериною, лишить всех прав Павла и жениться на Воронцовой. Лица,

окружавшие Екатерину, узнали о грозившей ей опасности и старались

предупредить враждебные действия Петра.

Сама Екатерина рассказывает об этих событиях следующее: «Он (Петр)

хотел жениться на Воронцовой, и в тот самый вечер, когда возложена была на

графиню Екатерининская лента, приказал адъютанту своему, князю

Барятинскому, арестовать императрицу в ее покоях. Испуганный Барятинский

медлил исполнениемъ и не знал, как ему быть, когда в прихожей повстречался

ему дядя императора, принц Георгий гольштинский. Барятинский передал ему, в

чем дело. Принц побежал к императору, бросился пред ним на колени и насилу

уговорил отменить приказание».

В это время Екатерина стояла во главе заговора против Петра III.

27 июня 1762 года Петр III был лишен короны. Он вынужден был подписать

отречение, в котором заявлял, что «в краткое время своего правительства

узнал тягость и бремя, его силам несогласное», и что потому он отказывается

от власти безусловно.

5 июля Петр III внезапно скончался.

-----------------------

Степень напряжения

Эскалация

П.с.

время

Смерть Мария

Предполагаемая кульминация

инцидент

Гай Марий

Смерть Петра III

Степень напряженности

инцидент

время

1761 г.

Госуд. переворот 1762 г.

П.с.

эскалация

ЗОНА

РАЗНОГЛАСИЙ

X

Y

Пу

Ду

Му

Пx

Дx

Мx

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5