Григорий Ефимович Распутин: герой своего времени

Если об этом узнают, то скажут, что я через тебя ищу сближения с

влиятельными салонами, а тебе скажут, что ты поддерживаешь сношения с

вредным человеком»... Распутин предложил мне в беседе очень оригинальные и

интересные взгляды», — вспоминал впоследствии граф.

Встреча царского любимца с либералом Витте, который в 1905 году

заставил царя даровать стране Конституцию, вызвала панику среди

монархистов. Богданович отмечала в дневнике: «Большой опасностью является

то обстоятельство, что «блажка» спелся с Витте... Витте хочется снова

получить власть».

Столыпину доложили, что мужик встречался не только с Витте. Он уже

участвует в обсуждении кандидатур на высшие государственные посты —

устраивает смотрины будущему обер-прокурору Синода!

И это было правдой. После всех неприятностей — с расследованием

Тобольской консистории, с обвинениями Феофана, с деятельностью сестры Эллы

и ее окружения — Аликс боялась, что ее враги используют Синод, чтобы опять

обвинить «Нашего Друга» в хлыстовстве. И она решила найти лояльного к

Распутину обер-прокурора.

На этот пост начала обсуждаться кандидатура Владимира Саблера. Именно

тогда Аликс впервые решила применить удивительный метод «проверки»

кандидата на должность: его должен был проэкзаменовать «Божий человек».

Учитывая особые отношения «Нашего Друга» с небом, его встреча с будущим

главой Синода была для Государыни вполне логична.

Встреча состоялась, и Распутин смог убедиться в полном послушании

кандидата «папе и маме». И вскоре Саблера, человека с нерусской фамилией

(он был из семьи обрусевших немцев), ко всеобщему изумлению поставят во

главе управления русской церковью...

ПРЕМЬЕР ПРОТИВ МУЖИКА

Столыпин оценил свое ожидание в царской приемной. Это было не просто

унижение, но некий сигнал: у царя сидел «тайный премьер».

К тому времени позиции великого реформатора ослабли. (Это характерно

для всех реформаторов в России. Впоследствии одного из вождей монархистов,

умнейшего Шульгина, спросят, кому мешал Столыпин, и его ответ будет

лаконичен: «Всем».) Премьера ненавидели левые, ибо он не раз беспощадно

подавлял оппозицию в Думе — чего стоит лишь одна его бессмертная фраза:

«Вам, господа, нужны великие потрясения, а мне нужна великая Россия».

Премьера ненавидели правые, ибо его реформы предвещали победу капитализма

в России— древний Царьград должен был стать Манчестером. Его презрение к

антисемитам из «Союза русского народа», предложения отменить «черту

оседлости» для евреев (на что царь не согласился) вызывали ненависть у

церковных «ястребов» типа Илиодора и Гермогена. Была и еще одна мощная

фигура, подогревавшая недовольство — великий князь Николай Николаевич, ибо

Столыпин был категорически против участия России в балканском конфликте. И

тем не менее премьер держался, потому что его поддерживал царь. Столыпин

грозил Николаю социальными катастрофами и голодом, если не осуществятся

его реформы. Огромным ростом и зычным голосом он успокоительно напоминал

Николаю гиганта-отца, внушал ему уверенность.

Но Столыпин сделал ход, который вначале казался очень удачным. Ход

этот мог вернуть ему популярность, но... оказался фатальным. Премьер

выступил против Распутина, заговорил с царем об отношении общества к

«Нашему Другу».

Николай от разговора уклонился. Но он помнил, какое впечатление оказал

Распутин на Столыпина всего несколько лет назад. И попросил премьера вновь

встретиться с мужиком.

Об этой странной встрече Столыпин рассказал будущему председателю

Государственной Думы Родзянко. С первой минуты премьер явственно ощутил

«большую силу гипноза, которая была в этом человеке и которое произвела на

него довольно сильное, хотя и отталкивающее, но все же моральное

впечатление». Но, видимо, «моральное впечатление» было столь сильным, что

Столыпин, «преодолев его», вдруг начал кричать на Распутина, называть его

хлыстом и грозить ему высылкой «на основании соответствующего закона о

сектантах». Это была ошибка (как покажет будущее — роковая для премьера).

Распутин имел право быть обиженным. И... спокойным. Он знал: никаких

весомых доказательств его хлыстовства Тобольской консистории получить не

удалось. Знал это и царь, который в год всеобщей травли «Нашего Друга»

ознакомился с его «делом»...

К 1910 году Распутин стал вызывать уже всеобщее недовольство: левых,

которые видели в нем союзника Илиодора и антисемитов; правых и

монархистов, которым он грозил приходом к власти Витте; «партии войны» и

«Грозного дяди»; двора, ненавидевшего мужика-фаворита; церковников,

уверенных в его хлыстовстве; сестры царицы, премьер-министра...

Он надоел всем. Первой конечно же начала действовать самая обиженная и

самая страстная — «черная женщина», Милица, близкая знакомая епископа

Феофана. Скорее всего, она и была таинственным «кем-то», постоянно

открывавшим глаза Феофану, ознакомившим его с ходом тобольского

расследования и исповедями дам, «обиженных Распутиным».

Активизировалась и великая княгиня Елизавета Федоровна. Настоятельница

Марфо-Мариинской обители уже поняла, что второй «Наш Друг» куда опаснее

первого. Ито, что против Распутина выступила Софья Тютчева, бывшая в

тесной дружбе с сестрой царицы, — не случайно. С Эллой была очень близка и

семья Юсуповых. Так в Москве сформировался фронт недругов «старца»,

который Аликс будет называть «московской кликой». Элла помогла высланному

из столицы Феофану получить назначение в Крым. Она верила, что во время

пребывания Семьи в Ливадии неукротимый Феофан продолжит свои обличения.

Наступление на мужика продолжил и Столыпин. В октябре 1910 года он

приказал департаменту полиции установить за Распутиным наружное

наблюдение. С помощью донесений секретных агентов он надеялся наконец

убедить царя в распутстве «Нашего Друга».

Но Аликс тотчас ответила. Как сказано в полицейских документах,

Распутин «наблюдался лишь несколько дней, после чего наблюдение было

прекращено».

Наблюдение отменил сам царь. Он не мог объяснить своему премьеру, что

те факты, которые тот намеревался ему сообщить, ничего для него не значат.

И что ни Столыпину, ни его агентам не дано понять поведение «отца

Григория». Загадку его поведения...

ПАДЕНИЕ ВЕЛИКОГО ПРЕМЬЕРА

Но и по возвращении Распутин не мог жить спокойно. Поток поношений

против него не прекращался. И опять он диктовал «маме» в тетрадь свои

поучения о претерпевших за правду...

Аликс была в ярости. И в конце 1910 года царь пишет резкую записку

премьер-министру с требованием пресечь газетную кампанию против Распутина.

Но Столыпин попросту проигнорировал царское распоряжение, и травля

продолжалась.

Премьер сам готовил решительную атаку. Хотя его попытка устроить

официальную слежку за Распутиным и не удалась, секретная агентура

Столыпина работала исправно — сведения о Распутине собирались. И в начале

осени 1911 года премьер отправился с докладом к царю.

Об этом эпизоде в «Том Деле» есть важнейшие показания Сазонова:

«Интересна его (Распутина. — Э. Р) борьба со Столыпиным, о которой я в

дальнейшем рассказываю со слов самого Распутина. Столыпин требовал от царя

удаления Распутина. Он принес на доклад дело департамента полиции о

Распутине и доложил все, что ему известно компрометирующего... И после

доклада приказал - Столыпину выйти вон, а доклад бросил в камин... Вот

почему за месяц до смерти Столыпина я знал... что его участь решена.

Сопоставьте с этим такие мелочи, как то, что на киевских торжествах

Столыпину не была предоставлена более или менее приличная и удобная

квартира, не был дан автомобиль и т.п.»

Столыпина свалила не Дума, не правые и левые, а собственная атака на

мужика. Могущественный премьер начал «политически умирать». Аликс пошла в

беспощадный поход против врага «Нашего Друга». И уже вскоре Распутин

озвучил ее мысль по поводу премьера: «Распутин говорил о Столыпине... что

он слишком много захватывает власти», — показала Вырубова.

Мужик знал: слабый царь не прощает обвинений в собственной слабости.

Грозный премьер еще оставался на посту, но уже пополз слух о переводе его

наместником на Кавказ, что не преминул с удовольствием отметить в мемуарах

его вечный соперник граф Витте.

ЗА ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ДО УБИЙСТВА

Вскоре в Нижний Новгород выехала удивительная экспедиция — мужик и его

друг журналист Сазонов. А незадолго до того между ними состоялся весьма

примечательный разговор...

Пост министра внутренних дел — ключевой в правительстве. Как скажет

впоследствии один из царских министров: «Премьер без этого поста, как кот

без яиц». Неудивительно, что любой глава кабинета (и Столыпин — не

исключение) старался забрать его себе.

Каковы же были изумление и испуг Сазонова, когда мужик сообщил ему,

что получил задание от «царей» подыскать... нового министра внутренних дел

вместо Столыпина! Более того — Распутин предложил своему другу подумать,

кого лучше назначить! И журналист, преодолев страх, видимо, поду- мал,

потому что вскоре предложенная им кандидатура уже обсуждалась в Царском

Селе. Это был Нижегородский губернатор Хвостов, с отцом которого Сазонов

был в большой дружбе. Потому-то Распутин и Сазонов отправились в Нижний

Новгород — «на смотрины».

Алексей Николаевич Хвостов — огромный, тучный (впоследствии Распутин

даст ему прозвище «Толстопузый»), был еще молод — 39 лет. Племянник

министра юстиции, он происходил из семьи богатых землевладельцев и был

известен крайне правыми взглядами.

Приехавших он встретил весьма неожиданно... Из показаний Сазонова:

«Меня, как старого друга семьи, принял любезно, а Распутина... очень

холодно и, по-видимому, был удивлен нашим визитом... он даже не

пригласил... обедать. Мы пробыли у него от поезда до поезда...»,

Хвостов в «Том Деле» описал это событие красочней: «За 10 дней до

убийства Столыпина в Нижний Новгород, где я был губернатором, неожиданно

приехали... знакомый еще моего отца Георгий Петрович Сазонов и вместе с

ним Григорий Распутин, которого я ранее никогда не видел... Сазонов,

очевидно, чтобы не мешать нашей беседе, оставался в гостиной. Распутин был

со мной в кабинете... Распутин говорил о своей близости к царю... и что он

прислан царем чтобы «посмотреть мою душу» и наконец предложил мне пост

министра внутренних дел».

Естественно, Хвостов сказал, что «это место уже занято». «Распутин же

ответил, что Столыпин все равно уйдет... Все это показалось мне настолько

странным и необычным, что я не придал значения беседе со мной Распутина,

говорил с ним в полушутливом тоне... и он ушел от меня рассерженным. Я не

пригласил его отобедать и отказался познакомить с семьей, о чем он

просил...»

Еще бы не странно! Вдруг приезжает непонятная пара: Сазонов — знакомый

его отца, всего лишь журналист и издатель, каких много, и мужик — корявый,

полуграмотный, о котором ходят какие-то невозможные сплетни, и они всерьез

начинают обсуждать с ним... удаление с поста министра внутренних дел

могущественнейшего Столыпина!

Хвостов, как и иные «серьезные люди», не знал тогда реального

положения мужика при дворе и, естественно, не поверил, что судьбу

ключевого поста в правительстве царь мог поручить этой нелепой паре. Все

это выглядело абсолютно фантастическим. Заподозрив, что его попросту

втягивают в какие-то придворные игры, губернатор предпочел вежливо

выставить за дверь странных посланцев, но все-таки попросил полицейских

агентов проследить за ними. После чего, как показал Хвостов, он «получил

из местной конторы копию телеграммы, которую Распутин послал на имя

Вырубовой, приблизительно такую: «Хотя Бог на нем и почиет, но чего-то не

достает», и, видимо, окончательно успокоился, решив, что это интрига

Подруги царицы.

Как же был поражен (если не сказать — напуган) Хвостов, когда через

десять дней Столыпин был убит! И слова Распутина «Столыпин все равно

уйдет» показались ему зловещими...

ГИБЕЛЬ ПРЕМЬЕРА

Из дневника К.Р.: (3 сентября... С ужасом узнали, что позавчера

вечером в Киеве... Столыпин был ранен несколькими револьверными

выстрелами».

Покушение произошло при весьма странных оплошностях секретной полиции.

В Киеве по случаю полувекового юбилея отмены крепостного права

открывали памятник деду Николая, освободителю крестьян Александру II. На

торжества приехали царь с великими княжнами, а также премьер Столыпин.

Накануне в Киевское охранное отделение явился некий Дмитрий Богров —

революционер-террорист, завербованный полицией, но уже несколько лет как

прервавший с ней всякие связи. И вдруг он вновь объявился и сообщил, что

готовится покушение на Столыпина — в Оперном театре, во время парадного

спектакля — и он, Богров, берется его предотвратить.

Глава корпуса жандармов Курлов, глава дворцовой охраны Спиридович и

глава Киевской охранки Кулябко — все вдруг оказались необычайно доверчивы.

Даже не установив за Богровым наблюдения, они не только пустили его в

театр, но... пустили с револьвером!

Во время второго антракта царь вышел из ложи. Столыпин стоял у сцены

спиной к оркестру, беседуя с министром двора Фредериксом. К нему подошел

молодой человек в черном фраке, выделявшемся среди блестящих мундиров. Это

и был Богров. Он преспокойно вынул револьвер и дважды выстрелил. Столыпин

успел повернуться к пустой царской ложе и перекрестить ее. Его вынесли в

фойе. 5 сентября он умер.

Учитывая опыт предыдущих убийств, когда правые и тайная полиция руками

агентов-провокаторов убирали неугодных царских чиновников, в Думе тотчас

заговорили об очередной «кровавой расправе». В своей речи монархист В.

Шульгин прямо обвинил охранку: «3a последнее время мы имели целый ряд

аналогичных убийств русских сановников при содействии чинов политической

полиции... Столыпин, который по словам князя Мещерского говорил «охранник

убьет меня»... погиб от руки охранника при содействии высших чинов

охраны».

Было назначено сенатское расследование действий Курлова и Спиридовича.

Но кто-то, видимо, очень заволновался... По повелению Николая дело было

прекращено.

Распутин в день убийства был в Киеве и впоследствии написал о

торжествах. Это была почти ода, но выспренние славословия мужика мало кто

заметил. А вот его предсказание о «скором уходе» Столыпина и известие о

встрече с Хвостовым накануне убийства распространились быстро. Более того,

пошли слухи, что он прямо предсказывал скорую гибель премьера. Илиодор в

своей книге цитирует будто бы слова Распутина: «Ведь я за семь дней

предсказал смерть Столыпина»...

Об этом заговорили в петербургских гостиных. Имя Распутина начали

связывать с убийством Столыпина, и эти слухи, видимо, произвели сильное

впечатление на Сазонова. Журналист испугался: Распутин и, следовательно,

он сам были втянуты в опасную игру, а смерть Столыпина показала, чем

кончаются такие игры. «Я стал отходить от него, когда стал замечать, что

он приобретает влияние на вопросы верховного управления», — показал

Сазонов в «Том Деле».

Слухи о том, что Распутин как-то связан с убийством премьера, вызвали

особый интерес у Чрезвычайной комиссии. По этому поводу допрашивали

начальника охраны Распутина полковника Комиссарова, но улик не нашли...

ЧУДО! ЧУДО!

Осенью 1912 года Распутин воистину совершил чудо — спас жизнь

наследнику. Даже недруги мужика будут вынуждены признать это.

Трагедия началась в начале октября в Спале — охотничьем замке в

заповедной Беловежской пуще, где шла царская охота. В замок съехалось

множество гостей. Шли веселые празднества, но то, что творилось в одной из

дальних комнат, оставалось тайной для всех.

Однажды во время бала швейцарец Жильяр (он преподавал цесаревичу

французский язык, а впоследствии станет его воспитателем) вышел из залы во

внутренний коридор и очутился перед дверью, из-за которой слышались

отчаянные стоны. Вдруг в конце коридора он увидел императрицу — она

бежала, придерживая руками мешавшее ей бальное платье. Ей пришлось

покинуть бал в самом разгаре — у мальчика начался очередной приступ

нестерпимых болей. От волнения она даже не заметила Жильяра...

Из дневника Николая: «5 октября... Невеселые именины провели мы

сегодня, бедный Алексей уже несколько дней страдает от вторичного

кровоизлияния».

Началось заражение крови. Врачи готовили Аликс к неизбежному концу.

Пришлось официально объявить о болезни наследника.

Из дневника К.Р.: «9 октября... Появился бюллетень о болезни

Цесаревича. Он единственный сын Государя! Сохрани его Бог!»

Годом раньше у Алексея случилось кровотечение в почках. И тогда, как

писала в дневнике Ксения, «послали за Григорием. Все прекратилось с его

приездом».

Теперь же Распутин был далеко. Но Аликс верила — его молитва победит

любое расстояние.

Из показаний Вырубовой: «Распутину была послана телеграмма с просьбой

помолиться, и Распутин успокоил телеграммой, что наследник будет жить...

«Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам... твой сын будет жить».

Когда Аликс с измученным от бессонных ночей лицом торжествующе

показала врачам эту телеграмму, те только печально покачали головами. И с

изумлением отметили: хотя мальчик по-прежнему умирал, царица... сразу

успокоилась! Так она верила в силу Распутина. Врачам казалось тогда, что в

замок вернулось средневековье, однако... наследник выздоровел!

Аликс была счастлива: она воочию узрела чудо. Одной молитвой, даже не

приехав в Спалу, «Божий человек» спас ее сына!

21 октября министр двора Фредерикс объявил: «Острый и тяжелый период

болезни Его Императорского Высочества... миновал». «Разве этого было

недостаточно, чтобы снискать любовь родителей!» — вспоминала Вырубова.

А пo приезде Распутина в Петербург «цари» еще раз услышали

обнадеживающее...

Из показаний Вырубовой: «Врачи говорили, что у наследника кровотечение

наследственное, и он никогда из него не выйдет вследствие тонкости

сосудов. Распутин успокоил их, утверждая, что он вырастет из него...»

Именно тогда Распутин впервые заявил, что сразу же после

окончательного выздоровления наследника он покинет двор.

И Аликс верила и боготворила мужика. К сожалению, мы употребляем

верное слово...

Слухи о возможной смерти цесаревича заставили действовать брата царя —

Михаила. В случае печального исхода он становился наследником престола. Но

он знал — в этом случае царь и Семья уже ни за что не позволят ему

жениться на его любовнице Наташе Вульферт, разведенной жене ротмистра.

Пепельные волосы и бархатистые глаза самой элегантной женщины

Петербурга победили — Михаил поторопился. 31 октября вдовствующая

императрица получила письмо из Канн: «Моя дорогая мама... как мне тяжело и

больно огорчать тебя... но две недели назад я женился на Наталье

Сергеевне... я, может быть, никогда не решился бы на это, если бы не

болезнь маленького Алексея...»

Теперь будущее трона для Семьи было связано только с больным

мальчиком.

Теперь оно находилось в руках «странного божества» — так назвал

Распутина кто-то из газетчиков.

А «странное божество» продолжало свою удивительную жизнь. И агенты

Страницы: 1, 2, 3, 4